Одним из пришедших стал бывший вахтенный старшина с «Поедающего волны». Высокий, рыжий, слегка качающийся в такт невидимой палубе. Он шагал твёрдо, подошвы лязгали о паркет. Но удивлённый вид выдавал душевную оторопь, в которую его привёл Приют. Разве так он видел адресата своей сумбурной корреспонденции?
Из-за утренних вестей Малте — и так не шибко хохотливый парень — держался смущённо, не вынимал руки из глубоких карманов. Сквозь запах жимолости пробивался густой солёный дух, впитавшийся в синий бушлат. На правах пришедшего среди первых рыжий моряк первым же и проговорил, неловко разместившись в плетёном кресле:
— Доброго дня. Э… ну, меня кличут Мор. Я вам писал, фрю Эльфеклинт. По поводу… китов. Два года назад мы били китов южнее Грёнланда. И… вот там, если вы об этом спрашиваете. Я не знаю.
Он закончил неопределённым жестом. У Малте оказался хриплый, но довольно молодой голос. Он явно не обладал гуманитарными талантами, поэтому ничего не добавил, стесняясь компании — слишком большой для интимного откровения, и чужого красноречия — слишком ясного для его простой души.
На самом деле, с самого рассвета Малте преследовали каверзы. Его утро тоже началось с корреспонденции, когда он украдкой смял аж две телеграммы. Первая гласила: «нильсен уппсале зпт бить смертным боем тчк». Вторая содержала последовательность цифр и пришла из пароходства в Гётеборге, где пятый год царила неразбериха из-за лихорадочных флотских реформ. Так что Малте завтракал в небогатой подряженной комнате и весь завтрак вчитывался в цифры, кусал булку, щурил глаза и что-то складывал на пальцах, а потом бросил бумажную полоску в подсвечник. Он так и не смог настроиться на нужный ход мысли.