И почему люди не остаются в прошлом?
10 января 1933 г. Африка, Ластурвильские джунгли. На закате.
Магдалена прорывалась сквозь непролазные заросли; ломала ветки, перепрыгивала корни, резалась об острую траву. Впереди - тропа Николя, он прорубал ее для себя и Магды. Сзади - выстрел за выстрелом. Или это бьющий в голову пульс? Дыхание все быстрее и быстрее, до хрипа, и вдруг, после рывка - резкая остановка. Казалось, кто-то мощной когтистой лапой дернул ее за куртку.
Джунгли притаились. Сверху - багровые лужицы застывшего неба, проглядывающие сквозь величественные кроны; снизу - замершие папоротники и еле-слышные жучки; впереди - уже не тот спасительный путь, который грезился еще минуту назад, а безнадежная древесная клетка, уходящая своими толстыми прутьями за горизонт; а перед глазами - туман испуга, сползающий с век и оседающий отрезвляющими каплями на щеках.
Когтистая лапа ткнула Магдалену в поясницу. Настойчиво сползла вниз, стягивая куртку. Зашелестела окружавшей листвой. Завыла проходящим теплым ветром... Но вдруг хрустнула и упала сухой веткой у ног кинооператора.
Всего лишь сухая ветка! Какое облегч...
“Мадам? – тут же послышалось сразу отовсюду. – Мадам, как вы здесь оказались?”
Голос, казалось, рождался за каждым деревом; французская речь среди лабиринта древесных исполинов - факт пострашнее какой-то там когтистой лапы. Звук не усиливался и не затихал. Он словно гулко звенел где-то между ушей, как после выстрела.
“Не двигайтесь. Наверное, вы, должно быть, потерялись, не так ли? О, кажется я знаю, кто вы. Вы приехали из Европы, чтобы… Не двигайтесь. Еще одно крохотное движение, и в ход пойдет мое ружье. Я не шучу. Стало быть, вы приехали из Европы к Сигберту. Сигберт Кёхлер! Его называют самым хитрым белым во всей Африке. Но поверьте, в этих Джунглях вы встретили того, кто обведет даже этого докторишку. Поворачивайся!”
Деревья, словно фигуры вместе с шахматным полем, повернулись, и на расстоянии пятнадцати метров из-за лиан показался направленный на Магдалену ружейный ствол. За ним через какое-то время проявился и весьма приятный на вид мужчина лет пятидесяти. “Нет, это точно не он!” – единственная мысль, которая могла прийти в голову, глядя на его интеллигентное лицо. Но оно заговорило:
– Вы приехали из Европы? Хорошо. Выбор у вас невелик. Доставайте свой билет в Европу и уходите в ту сторону, в которую я вам скажу уходить. Вы непременно выйдете на тропу, которую прорубали, пока я шел за вами все это время. А эта тропа, – незнакомец показал на прорубленный коридор зарослей, который потеряла Магда, – моих рук дело. Она ведет в это место. Где я и поджидал вас.
Он вытер пот и, дрожа, привстал.
– Если бы эта львица или носорог смогли вас убить – я бы не был так категоричен и просто бы обобрал ваши тела. Но как я ни старался, вы выжили, к сожалению. Убить двух мужчин с оружием - опасная операция, но будьте уверены, что пристрелить какую-то девку - плевое дело для капитана.
Капитан Робер подошел на три шага ближе. Он был искусан насекомыми и заметно прихрамывал. Ружье так и тряслось в его лапах.
– Ох. Давайте сделаем так, что никто не пострадает. Просто достаньте из сумки этот чертов билет и оставьте его вон на тех корнях, – он дернулся в их сторону, и, казалось, сейчас пальнет. – И я скажу, как выйти к больнице. Обещаю.
10 января 1933 г. Африка, при выходе из джунглей. Чуть позже.
Машинальные движения, гром сердца, звенящий подобно раздающимся выстрелам; тупой стон однорогого чудовища и хруст, казалось, не земли, а литосферных плит. Где-то среди этого с каждым мгновением разрастающегося пира ужаса и адреналина, поглощающего, волнующего, упоительного и невыносимого, где-то среди шума и волнения, среди победы над страхом и самим страхом… пропал носорог. В один момент, когда целик и мушка вновь худо-бедно сошлись, перед стволом уже не было ни зверя, ни джунглей, ни смысла. В белом, размытом, невнятном пространстве кружили призраки прошлого - бойцы битвы при Скарпе, налоговики, отец Луизы, похоронные процессии, собаки, много ушедших на тот свет собак Николя, и вдруг снова - лианы, папоротники, забрызганные кровью и красным солнцем цветы, захлебывающийся Джозеф. И никакого носорога. И никакой Магдалены.
Чудовище вытоптало всю траву, вспахало землю вокруг Джозефа; раненое, отшвырнуло охотника, и попетляло в лес, оставляя за собой ручьи крови. Казалось, кусты, в которых оно скрылось, кровоточат - алые капли так и падали с длинных причудливых листьев. Плюхались о нижние ветви и снова, нехотя, медленно переползая друг на друга, ложились в углубленный центр листвы и неторопливо скатывались на землю - ужасно красивое зрелище, которое можно было увидеть только в Африке.
“Д-добей его…” – если Николя не показалось, еле слышно проговорил Джозеф, не закрывая разинутого, полного крови, рта. Охотник был распотрошен и не мог двинуться ни единой клеткой своего угасающего тела. Его ноги были раздроблены и превращены в месиво, позвоночник, очевидно, сломан, череп разбит. Несколько секунд он вроде как дышал, еле черпал этот полный жары, влаги и пороха воздух, и улыбался, казалось; в его лице появилась странная умиротворенность, которой Дюран никогда не мог видеть.
И вот, в самый неподходящий момент над головой Джозефа (или перед глазами Николя - кто знает?) стало проходить какое-то облако, которое всегда обволакивает человека в момент смерти. Оно возникло из ниоткуда, коснулось ушей, выбритых щек, поднялось, словно вода в ванне, достигло рта и почти что заплыло в ноздри...
9 января 1933 г. Африка, На носу плоскодонного парохода, уходящего из Порт-Жантиль.
...Приняв фляжку и сделав несколько глотков, Дюран смотрит на красавицу жену и согласно кивает. Может быть и жаль, что она не одна, но у него есть ещё три дня.
— Моя история? Нет ничего более скучного, чем жизнь простого торгового представителя. То ли дело у вас, Джозеф…
И Николя Дюран рассказывает версию своей жизни, короткую и точно выверенную в части информации, которую может позволить знать окружающим. У него полно терпения, и он даже слушает собеседника, задавая вопросы, живо интересуясь всем, что может хоть как-то обратить в прибыль. Светская беседа, интерес и залог хороших отношений с человеком, которого через три дня он забудет, выкинув из жизни, как и всё, что будет связано с текущей поездкой.
Джозеф смотрит на воду, слепящую его отражением солнца. Николя ему нравится - единственный человек, который за долгое время не презирает охотника, его образа жизни, его повадок, его напыщенной борзости, его нестерпимого нахальства и бестактности, а просто ведет беседу, беседу как с равным. Джозеф прищуривается. С грустью отпивает из фляжки.
– Дружище, дам совет, о котором меня никто не спрашивал. Но все же, если решишь остаться в Африке - попрощайся и с деньгами, и с совестью. На чем ты можешь заработать? На китовом масле? Да ты знаешь, какой сейчас год на дворе!? Не смеши меня, и даже не начинай по поводу лесного дела. Нет-нет, лесозаготовки удаются только пройдохам вроде меня. Тем, кого черные принимают за “своего”, то есть за такого же опустившегося и подневольного, как они сами. Для business в Африке нужно быть на самом дне. Оттолкнувшись от него, можно чего-то да добиться. Но максимум, чего ты и достигнешь в экваториальной полосе - таких же убогих гонораров, какими перебиваюсь я. На них можно разве что чувствовать себя белым человеком. А это вредно для Африки.
Джозеф не сводит глаз с переливающегося волнами солнечного круга.
– Ты хороший, у тебя красавица жена. Тебе это не надо. Ты едешь в Африку за чем-то другим.
Отдает флягу Николя и, все не глядя на него, уходит с палубы.
– Все мы приезжаем в Африку за чем-то другим. А потом становимся охотниками. Не прощаюсь, mon amie!
...Наконец облако закрыло и глаза Джозефа. Или, вернее, уже не Джозефа, а его мертвого тела. И исчезло, как будто бы его и не было, как будто бы оно не появляется всякий раз, когда кто-то навсегда прекращает дышать.
В такие моменты обычно проносится холодный ветерок, или еще что-то. Но это была совершенно глупая и ужасная смерть изнуренного человека, которую не скрасила даже природа. Она исторгла из себя Джозефа, словно ненавидела его, словно мстила ему.
Кусты дернулись и замерли.
Оставаться было опасно. В месте, где бродят львы и недобитые носороги было непозволительно медлить. Неужели тело охотника даже не будет захоронено? Неужели его рюкзак, ружье, вещи - навсегда останутся тут, неизвестно где? Неужели эту смерть не скрасит даже человек, решивший ей противостать?
Неужели это еще одно поражение?
11 января 1933 г. Африка, Ластурвильская больница. Час ночи.
– Мисс Уолден, не стоит переживать, мы как-нибудь справимся, – сказала Амели, протягивая чашечку Флоренс. – Завтра, то есть уже сегодня, должна приехать мадам Ру. Будем надеяться, она поставит нашего доктора на ноги!
У Кёхлера снова потекли слезы из неподвижно глядящих в потолок глаз. Амели вежливо извинилась перед Флоренс и подошла к Сигберту, чтобы вытереть его лицо. “Ну вот, ему уже лучше! Вам же лучше, доктор?” – радостно (казалось, она всегда была радостной) улыбнулась сестра. Сигберт не среагировал, он лежал так, еле постанывая, с момента оказания ему помощи.
– Как хорошо, что господин Гонсалес смог оказать первую помощь! Он большой молодец. Не знаю, что бы я делала в такой ситуации, наверное бы растерялась. Честно говоря, никогда не сталкивалась с болезнями сердца, точнее с такими вот приступами - медсестрам запрещается самовольничать. Так что господин Гонсалес, можно сказать, спас нас всех. Вы не находите, что он очень умен и приятен? – она застенчиво замешкалась.
В спальне Кёхлера стоял сквозняк, и что-то постоянно свистело. Иногда что-то даже металлически поскрипывало. Амели улыбнулась:
– Как вам удается так хорошо выглядеть даже в нашей жаре, мисс Уолден? Даже устав и столько вытерпев, вы остаетесь такой lady, мне завидно. Я хотела бы походить на вас, это искренне.
Доктор стонал, Амели меняла холодный компресс. Вдруг за окном промелькнула черная тень. Сестра взяла керосиновую лампу (интерьеры Кёхлера были старомодными) и подошла к окну, замощавшему почти всю стену. Она прикрыла форточку и вгляделась в темноту. Амели видела лишь свое отражение и яркие отблески лампы. И все же, что-то было в этой темноте. Что-то… зловещее. Что-то… необычное.
Сестра уже начала отходить от окна, не переставая внимательно вглядываться во мрак, как вдруг прямо перед ней появились два огромный белых глаза. Амели выдохнула:
– Фух, это немой мальчишка явился. Пропадал весь день, негодник. Надо будет ему высказать… Да, кстати! – она что-то вспомнила и снова подсела к Флоренс.
Украдкой поглядев на доктора, она приблизилась к Уолден и шепотом спросила:
– Мне рассказывали, что Мартина тоже была при приступе, и что она кричала всякие гадости! Это правда? Говорят, она кинула в доктора стакан и… как бы это сказать? Выражала свое неудовольствие его подходом… ну вы поняли. А потом на ваши вопросы призналась, что как-то знает господина Гонсалеса или его брата, и что хотела позаимствовать ключи от катера доктора, и что… Ну а потом господин Гонсалес вас оттолкнул от ящика стола, вы рухнули в объятия коллекции доктора и потеряли сознание, ахах. Да, доктор показывает свой склад подарков только подготовленным людям, – уже в полный голос рассмеялась она.
Ветер защекотал окна, и форточка, отворившись, ударилась о раму. “Урр-рур-рур”, – словно хриплый вой послышалось вдали. “Хища-я-а”, – по-кошачьи ответило поблизости. Шутки кончились. Амели привстала, чтобы на этот раз закрыть окна на шпингалет, но вдруг раздался ужасающий, нечеловеческий, омерзительнейший рык леопарда, от которого вздрогнул даже доктор.
Он послышался прямо под окнами. Амели вскочила, спешно передала шаль Флоренс и со словами: “Я разбужу господина Фернандо, умоляю, закройте форточки!” – выбежала в соседнюю комнату. Уолден осталась наедине с Кёхлером, который был не в состоянии ответить ни на один из ее вопросов.
Стук-стук. “Господин Гонсалес, как хорошо, что вы не спите! Да, вы тоже слышали? Я боюсь, мне понадобится Ваша помощь. И, конечно…” – Амели сделала паузу, молча прикрыла дверь и вынула из внутреннего кармана билет.
– Пока есть возможность, вот, я сделала, что вы просили. Мне кажется, вы действительно нравитесь мисс Уолден. Это экстравагантный, повторюсь, план, осчастливить ее тем, что вы нашли ее билет, когда она обнаружит его потерю, но, пообщавшись с мисс Уолден, я хочу сказать, что могу вас понять. Она такая замечательная! И у меня нет сомнений, что у вас все сложится.
Амели горько улыбнулась.
– Доктор не подал признаков… признаков хоть чего-то. Дышит, и на том спасибо. Завтра (вы этого еще не знаете) приедет мадам Ру из соседней больницы. Держим кулачки, что у нее хватит сил, чтобы спасти нашего огангу. Оганга - так негры зовут доктора. Это значит заклинатель, или большой человек - не помню. Но без него и правда все пропадет. Спасибо, что Вы так быстро среагировали, господин Гонсалес, я восхищена Вашим поступком.
Вдруг выдался момент поцеловать Фернандо в щеку. Амели им скромно воспользовалась.
– Вы и правда нас спасли. Спасибо Вам большое!
Она смущенно забрала чашки с пола. “Пойдемте, я проведу вас с мисс Уолден в спальни. Она уже засыпает, а выходить без Вас, когда вокруг эти ужасные крики - очень страшно. Да и я бы уже сменилась, честно говоря”.
– Пойдемте, мисс Уолден! – улыбаясь, позвала Амели, собирая ключи с крючков.
Она отперла дверь, осторожно нагнулась, остановила качающуюся в руках лампу и боязливо выглянула на улицу. “Пойдемте”. Амели закрыла двери за Фернандо и, пропуская гостей вперед, подняла лампу так, чтобы они видели и ступеньки, и дорогу впереди. На середине лестницы показался странный блеск.
Он вел вниз. Это была жидкость, она красиво блестела от лампы.
Она вела влево, вправо по ступенькам. Она прерывалась и вновь появлялась.
Она вела за собой.
Она была предтечей целой лужи этой жидкости.
Лужи, которая окружала деревянный кол, воткнутый прямо у дома доктора.
Деревянный кол, полностью залитый кровью.
Кол, на котором в ужасной гримасе была нанизана отрубленная голова Луизы.
Амели закричала от испуга и вдруг закрыла рот и глаза руками. Свет лампы оставил лицо Луизы. “Этого не может быть!” – в шоке вцепилась она в спину Фернандо и, спустя какое-то время, снова приподняла лампу. Голова Луизы зловеще смотрела на Флоренс. На этот раз та не упала в обморок. Амели закрыла глаза, прижалась лицом к спине Фернандо и вложила лампу в его руки.
– Они предупреждают вас, что следующей ночью будет еще один. Они. Они среди нас. Надо что-то делать. Нельзя чтобы доктор это увидел!! Чтобы об этом хоть кто-то узнал, иначе начнется паника!! Фернандо, сделайте что-нибудь, умоляю!
Кровавая дорожка вела дальше. Дальше в джунгли.
Охота началась.