KРАЕВЕД3НИЕ «Как-то появился в городе монах,
он к прохожим обратился:
Я, похоже, знаю, что у вас в мечтах,
для этого я с гор спустился!» — «Король и Шут»
Начинался июнь.
Пароходик лениво шлёпал по Малой Печорке, окатывая плеском каменистые берега у подножия сосновых частоколов. Древостой стоял плотно, будто тын в лагере языческой армии. В рыжем рассвете солнце вырезало из хвои причудливое оригами, мешало туман с лесным маревом. Крохотную палубу заволок леденяще-сладкий воздух чистейшего, первозданного леса. Сосновые пики вздымались до многоступенчатых туч, пасущихся в невероятно высоком небосклоне. Река металась, змеилась среди долин и холмов, забираясь в неведомые дали. А вместе с пароходиком шлёпали ленивые Степановы мысли.
Который, кстати, выспался впервые за последние сутки.
Шутка ли — покрыть семь сотен километров? Положим, до райцентра, где имелся федеральный вокзал, он добирался со всем комфортом. Но оттуда пришлось ловить «рабочку» — полупустую служебную электричку, которая везла неразговорчивых бугаев в оранжевых жилетах. Подвезла и студента. Дорожные рабочие набились в первый вагон, а остальные три достались Степану. Так, три часа глядя в окна на чересполосицу орешников и осин, он проехал до Гидроузла. Гидроузлом звался посёлок на Малой Печорке, всё население которого трудилось на плотине с бушующим перед ней водопадом. По принципу матрёшки, каждый населённый пункт, встречавшийся Стёпе, оказывался меньше прошлого. Городской вокзал, откуда стартовало путешествие, шумел толпой. На перроне толклись цыгане пополам с сибирскими, сквозь которых Стёпа пробивался с помощью плеч и хмурого дзюцу бровей. На следующем вокзале, уже в райцентре, обитали кассирша в форменном красном жакете, пара хуторян и пахнущие костром сплавщики с резиновыми лодками. Кассирша спросила закурить. Сплавщики спали прямо на линолеуме. Прогуливаясь среди одноэтажных домов, Стёпа даже нашёл двух скейтеров в мешковатых толстовках, катавшихся перед унылой «Пятёрочкой» (Степан рискнул и купил там мороженое: липко, но вкусно). А в ночном Гидроузле на всём пути от полустанка к речному вокзалу Степану встретились коза да пьяный мужик, проводивший студента хмурым, злым взглядом упитого зека. И мошкара. До самого утра казалось, что от комарья проходу не будет, заснуть получилось только на пароходе.
Вот с кормы донёсся очередной взрыв звонкого хохота. Там горела жизнью странноватая компания, которой Степан был обязан пароходиком. Трое студентов с биологического ехали на свою практику. Забавные ребята. Две девушки: одна в непомерной джинсовой куртке длинной до колен, с крашеными платиновыми кудрями и озорной улыбкой. Воронов успел выяснить, что её зовут Светой. Вторая — в очках, высокая, собранная, носила аккуратную розовую панамку. Скорее всего, её тоже как-нибудь звали. А с ними парень шизоидного вида, отличавшийся длинными волосами, ещё более длинным носом, руками-спичками и футболкой с логотипом «Короля и Шута». С собой они везли огромные баулы, потому что их практика грозила затянуться на месяц, и устрашающего вида железный шприц полутораметровой длины, про который грязно шутили всю дорогу.
На носу, держась как можно дальше от студентов, расположилась последняя попутчица. Она была из местных селян. Воронов угадал бы это хоть по странному запаху, смеси прелого дерева и каких-то ароматных трав, окружавшему её. Да и внешность не отставала. Женщина неуловимо средних лет, несмотря на лето, облачилась в шерстяную юбку до пят, бесформенный сарафан поверх неё и туго затянутый вокруг лица платок. На самом лице замерло постное выражение, которое становилось острее и злее, когда она неприязненно косилась на трёх шумных биологов.
— Ты, блядь, ха-ха-ха, ты чего, Светка! — не унимаясь, хохотал поклонник Горшка. — Может, скажешь, что и спирта у них нет? В лаборатории-то? Не, блядь, зачем мы тогда туда едем…
— Ты-то чего волнуешься? Ты нигде не пропадёшь, — с иронией хмыкнула высокая. — Ты на Узле же всю «Балтику» скупил, а?
— Ну… не всю, конечно, но старался как мог… — скромно потупился парень.
Нос и корму разделяла небольшая рубка, выкрашенная облупившейся бело-синей краской. Сквозь её наклонные окна виднелся профиль капитана в заношенной синей куртке с логотипом «Речморфлота». Капитан выглядел таким же облупившимся, как его посудина. В бездумной прострации он глядел в золотисто-зелёные перекаты воды, слушал песню сирен в гудении дизеля, слышимую ему одному. Наверное, про себя он мечтал о другой жизни. Но именно он появился на речном причале в половину пятого и хрипло проорал: «Кому на Берёзы?!». И все, кому было на Берёзы, а деваться с Гидроузла всё равно некуда, послушно набились на судёнышко едва тридцати шагов в длину, распределившись по фракциям: Степан в середине, три биолога на корме, православная тётка на носу.
В кармане Стёпиных шорт лежала сложенная вчетверо бумажка. Он тоже ехал на практику, к которой его пристроил заведующий его кафедры, а по совместительству местный музейный куратор. Воронова послали «в довесок» к стареющему (по слухам — стареющему в первую очередь головой) профессору Сергею Викторычу, который неделю назад уехал в Берёзовку. Поезжайте, мол, Стёпа, ассистировать. Одно хорошо — не торчать половину лета в пыльной квартире. Да и потом, кто знает, может и порыбачить удастся.
Берега расступились, открыв излучину, покрытую бронзовым панцирем солнца. Вихри кудлатых орешников и берёз кружились у мелководных застоев, переходили в изумрудные глубины подлеска, ныряли под чёрное крыло сосновых колоссов. В ослепительной вольности лугов, не знавших пахаря, пестрели жёлтые венчики. Жёлтые, белые, красные, самые разные. Полевые цветы рассыпались по склонам, а вдали, в бело-голубой выси, слабо-слабо курился серый дымок. Единственный признак цивилизации на много километров вокруг…