Иногда старые сказки запутанны и жестоки.
Они начинаются светлым осенним утром, укутанные в платье из пестроцветных лепестков, и встречают всех радостной улыбкой, доверчиво заглядывая каждому в глаза: а не ты ли мой герой? Они берут прохожих за руку своим чуть холодноватым касанием, и требовательно ведут за собой туда, где вершится история. Поначалу кажется, что все будет чинно и достойно: добро в честном состязании победит зло (а то и не зло вовсе, а просто сухонькую серость, или того хлеще – всего-то меньшее добро), и корона властителя увенчает мудрое чело мужественного героя.
Вот только на деле финал их часто выходит совсем иным: усталостью ломящим спину, пачкающим лицо мокрым от соленого пота пеплом, с медным вкусом крови на разбитых губах и непониманием – а когда же была пройдена та незримая черта, что разделила жизнь на «до» и «после»? Тем, кто остался в живых, придется довольствоваться догадками, пока они будут восстанавливать разрушенное. Те же, кто услышат конец этой сказки, вольны судить сами.
Вырастим себе на миг крылья и поднимемся над Гродно, чтобы, купаясь в лучах заката, узреть, как оно изменилось за полмесяца. Как и прежде, неспешно несет свои воды Неман меж высоких берегов, стелются плодородные луга – душа благородной литовской земли, и лишь редкие огоньки на этом темнеющем просторе шепчут, что где-то на лоне этой первозданной Эдемской красоты живут люди. А за ними – только глянь! – простираются бескрайние пущи, где над пологом темных крон высятся исполины старых дубов: так над простыми людьми поднимаются те, кто стал главными героями этой истории.
А что с прекрасной жемчужиной Великого княжества Литовского – славным Гродно? На фоне подступающей ночи город озарен яркими огнями: но это не уютный свет из окошек, а догорающее зарево пожаров. И если мы спустимся поближе, то увидим не патриархальную сонливость, но отчаянную, дерганную суету людей, старающихся не допустить, чтобы голодное пламя перекинулось на соседние дома. Наш слух заполнит неумолчный гомон и плач, а перед глазами еще долго будут стоять распростертые на улицах тела тех, кто еще днем были врагами, а ныне принадлежат только той, что вечно косит.
Но давайте я расскажу обо всем по порядку.
Когда Гродно расцвел яркими шатрами, простецы радовались. Они пели и плясали, поднимали здравицы за род Будикидов и славный город, и даже не думали о том, что во всем этом веселье есть двойное дно. А вот многие из тех, чье слово имело вес, ожидали, что празднество окончится чьими-то поминками. Однако этого не произошло: юстициарий, подаривший народу возможность отдохнуть перед тяжкими долгими днями сбора урожая, не держал кинжала за пазухой.
За всей этой беззаботностью покажется ли странным, что мало кто из горожан обратил внимание на покинувший Гродно обоз, где могучие тяжеловозы невозмутимо тащили за собой прикрытые сукном телеги? И на них, и на отбывшую на охоту кавалькаду всадников всем было наплевать. То – дела шляхтерские, и совать в них нос холопам не престало. Вот только незаметный мужчина со слабыми руками писаря, отправивший почтового голубя «брату в Тростянцы», так не считал. Солидарен с ним был и получатель письма, чье широкое лицо с вислыми усами было скрыто под широкими полями простой крестьянской шляпы, так не вяжущейся с шитым золотой нитью хустом. С громкой руганью на смеси польского, литовского и роусьского он распинал своих подельников, и вскоре в ночь с хутора вышел тонкий людской ручеек. И как вода, принимающая в себя поток, в него с окрестных деревенек вливались все новые и новые фигуры: и все, как один, в широкополых шляпах.
В середине второго дня, когда солнце светило в глаза погонщикам, перед колонной с визгливым скрипом обрушилась старая сосна, и почти сразу за ней вторая, за спинами не ожидавших нападения охранников. Стаей перепуганных птиц взмыли в воздух стрелы, и тишь леса разорвали предсмертные крики. Негодяи ринулись вперед, рассчитывая поживиться богатой добычей, но вместо сундуков с золотом из-под прикрывающего борта сукна их встретили тупые рыла арбалетных болтов. Не успели разбойники оправиться от первого залпа, как скрытые досель в телегах воины ринулись в бой, вплетая в стоны и крики благородный звон стали. Бандитов отбросили от каравана, но они, вцепившись в свою добычу, никак не желали ее оставлять. Маршалек ревел медведем, скликал бойцов и без боя отдавать княжье добро не собирался. Мерзавцы отошли было, чтобы скрытые в кустах лучники вновь осыпали стоящих на дороге солдат стрелами… и тогда в тыл им ударили латники Вилковского и младшего Будикидовича. Теперь вместо относительно честной ратной страды началось форменное избиение: нападавшие, обрушившись на обоз в самой чаще, лишили себя возможности хоть сколько-нибудь организованно отступить, и теперь их давили без жалости, как кнехт – вошь. Только вокруг фигуры в изумрудно-зеленом хусте, ловко орудовавшей большим топором, еще какое-то время держалось сопротивление. Этот отряд, бывший, видимо, ядром шайки, мог бы прорваться, но Якуб Юхнович отдал короткий рубленных приказ, и разбойников просто и незамысловато перестреляли. Немногие оставшихся в живых подняли руки к небесам, молясь о том, чтобы судьи оказались милостивее солдат. Их связали, как колбасу, и бросили в телеги. Довольные собой, победители неспешно двинулись назад. Но на привале их настиг гонец от пана Кульчицкого, поведавший о том, что за это время стряслось в спокойном мирном Гродно…
Хоть ночь была дождливой и слякотной, а с небес гневливый Перкунас метал свои стрелы на отринувший старых богов город, ничто не предвещало беды. Ни промокший насквозь герр фон Корф, вернувшийся наконец в свое поместье, ни мерзнущий от ледяных порывов ветра Юзефович, ни согревающийся яболоневым самогоном Белецкий носа на улицу не казали, да и запершиеся в своих домах горожане негромко молились о прекращении непогоды: кто-то Христу, а иные тихонечко богам предков. И лишь двоим гнев небес был за радость: под старым дубом на утесе, путь к которому закрывал густой ольшаник, Казимир Будикидович и Айтварс Джургис принесли в жертву Громовержцу черного петуха. Оглушительным громом и свирепыми росчерками молний ответил бог своему потомку – и мятежник склонил голову перед юстициарием, признав за ним право вести тех, кто не отринул память крови, в решительный и беспощадный бой против латинской веры, что пригодна лишь слабакам и бабам. Впрочем, от мысли освободить Гродну из-под княжьей руки фанатик не отказался – но был готов согласовывать свои действия с главой дома Будикидовичей. Между нами, помимо дипломатического мастерства Казимира, сказались еще и слухи, распускаемые церковью о происхождении Будикида: как тут было не поверить сладкоречивому оратору!
Обстановка мало-помалу накалялась, но это были еще цветочки.
Ранним утром, еще до первых петухов, вслед за фон Корфом под стены нашего родного Гродно пришел Орден: всего одна комтурия, усиленная собранными на скорую руку наемниками – но для почти беззащитного города и этого было достаточно. К чести Ойгена, не он их привел: но, поведав тевтонам о ситуации в городе, невольно стал виновником подобного решения. Заложником ситуации стал и суконщик фон Гриффин: фамилиар Ордена, он был вынужден исполнять полученный с птицей приказ, и под благовидной ситуацией необходимости встретить товар из Расейняя (и за скромный подарок, конечно же) упросил стражу досрочно открыть ворота.
Немчура беспрепятственно вошла в Гродну, и комтур фон Клейст беспрепятственно взял бы город на копье, но те, немногие, что встали у него на пути, были готовы умереть, но не отдать свои дома на поживу тевтонским псам: подменившие городскую стражу бойцы Юхновичей, опытные солдаты Будикидовичей, ополчение росичей и… кожевенники. На узких улочках началась бойня, и германцы дорого платили за каждый шаг. Метался от отряда к отряду пан Казимир Будикидович, сплачивая упавших духом. Яцек Юхнович, пользуясь услугами гродненских воров, атаковал зажатых меж тесно стоящих домов кнехтов и отходил до того, как они успевали организовать отпор. Ольгерд Тышкевич и Святослав Тыверский командовали отважными пехотинцами, вставшими стеной копий на пути конницы. Но тевтоны, упрямые и неостановимые, все перли вперед.
Дело могло закончиться для обороняющихся крайне скверно.
Город наверняка пал бы, если бы оставшийся безымянным в летописях посланец магната Кульчицкого не нашел победителей атамана Шляпы. Никто из них не сомневался и доли секунды: оставив телеги и пленных под охраной раненных, остальные поспешили к отчему дому, куда явился коварный и жестокий враг. Господь не оставил их милостью своей, и они успели: загоняя коней, задыхаясь от бега. Могучий удар в спину уже чувствующим сладких запах победы орденцам решил исход кровопролитного сражения.
Но цена победы была велика: много славных горожан полегло, и еще больше осталось без крова, когда зажатые между обороняющимися и подкреплением немцы решили отгородиться от воспрянувших духом литвинов стеной пламени. В последние часы боя погиб солтыс Тышкевич, не давший вырваться одной из наступающих колонн. Обливаясь кровью, упал тяжело раненный Анджей Вилковский, самоуверенно скрестивший клинки с комтуром Луитпольдом фон Клейстом. Тело Гжегожа Будикидовича нашли только на следующее утро, с дырой от рушницы в спине. Узнает ли когда-нибудь безутешный отец, что его сын погиб по указке епископа? Не знаю. Погибли и молодые Волковичи: почти без солдат, вышедших на улицу, они славно бились за родные стены и прах Антанаса, но кнехтов было слишком много.
Погибли Гинтарас Кантис и Чесько Млодек – хорошие парни, я с ними не раз усы в пиве мочил. Не выпить теперча с ними, и пива такого, как у Радковича подавали, не будет. К удивлению многих, этот день стал последним и для Доброгоста: правда, в своей смерти был виновен только он сам. Решив под шумок устранить конкурента – всем нам известный бордель «Сладкие Бедра», трактирщик собрал маленькую ватажку и пошел на штурм. Ему даже удалось ворваться внутрь – но тонкий кинжал под ребра поставил точку в амбициозных планах мужчины. Оставшись без руководства, его люди бежали.
Зато фон Корфы уцелели все. Будучи отрезанными от города, они оказались осаждены толпой окрестных холопов, боящихся выступить против рыцарей, но решивших сорвать злость на «бохатой подлой немчуре». Крепкое поместье они не взяли, но успели пожечь призамковое хозяйство, потоптали поля и вдосталь пограбили хаты господских слуг. Солдаты Корфов их разогнали, конечно, но к Гродно «наши немцы» прибыли, когда все уже было закончено: неплохой исход для тех, кто пытался усидеть на двух стульях!
Разгром тевтонцев был безоговорочным. Пехота Юхновичей и ополчение стояли насмерть, когда солдаты Вилковских и Боровца врубились в ряды кнехтов Ордена, сея смерть. Воины Будикидовича и Тышкевича отсекли им пути к бегству, и все чаще и чаще грязно-бело-черные группки сдавались на милость победителя: особенно когда Болеслав отомстил за брата, зарубив в честном бою опытного и хваткого комтура. А вот конюшенные предпочли славе ратной немногим менее почетную, но куда более выгодную охоту за знатными пленниками, и, как итог, из четырех пленных рыцарей троих захватили они. Ушли из Гродно немногие нападавшие, но не вернулся в замок никто: и только Казимир Будикидович знал, что остатки германцев порубила внезапно налетевшая татарская конница.
Спустя несколько дней городская Рада, хотя и в несколько усеченном составе, исполняла повеление Ягайлы, досрочно выбирая нового князя: владыка земли Литовской решил больше не рисковать одним из важнейших своих городов. Архиепископ направил письмо, что его поддержка отдана Болеславу Вилковскому, а гонец от Ягайло объявил, что Великий князь согласен видеть на княжении спасителя Гродно Казимира Будикидовича. Как итог, все решала Рада. Маршалек Боровец, епископ Бенедикт и магнат Кульчицкий безоговорочно поддержали Болеслава. Получивший неслабый удар по мошне Юзефович, так и не раскрытый в предательстве своем Гриффин и злой на весь христианский мир Джургис отдали свои голоса Будикидовичу.
А вскоре определились и два сомневающихся дружка, вновь примирившихся благодаря войне. Белецкий по настоятельным просьбам Лидки, к которой нередко хаживал, поддержал Болеслава, а Тыверский присовокупил свой голос к голосу друга – тем паче, супруга Вилковского сама была из русичей. Гродненская Рада наконец приняла решение.
Новым князем Гродненским стал славный Болеслав из рода Вилковских.
Но осталось немало недовольных язычников, считающих, что единственный защитник веры отцов обойден несправедливо. Были и татары, к удивлению самого юстициария пришедшие к нему на помощь не только людьми, но и золотом, и готовые помогать и впредь.
Был Орден, желающий реванша и верящий, что на сей раз, с помощью Корфа, у них все получится.
Были дружки Юхновичей, готовые за скромную мзду устроить новому князю столько проблем, что его выкинут за пределы княжества быстрее, чем ретивый монашек пробормочет «патер ностер».
И было странное и страшное пророчество от древнего седого ведуна Кюстаса, одного из последних верховных жрецов старой Литвы: «На доброгостовом погосте еще недавно были гости». И вряд ли он имел ввиду, что на могилку Радковича кто-то пришел: что-то древнее и злое таилось за этими словами. Колдовство или происки вельнаса, или воля Велса тому причиной – кто знает.
Так оканчивается эта сказка. А что было потом – это совершенно другая история…