Не без любопытства Лидка ждала ответа любовника: как-никак, сама призналась, что может изобразить удовольствие и усладу. А ну как пан подумает, что она прикидывалась? Пускай не полностью, пускай в чем-то – такому человеку, как Болек, легче от этого не будет. Но нет: благодарение Богу, у мужчины таких мыслей не возникло.
На глубокомысленную сентенцию пана, достойную убеленных сединами мудрецов, Лидка только фыркнула насмешливо:
- Есть и такие, то верно! Но я тебе так скажу: большинство из них попросту не получили той силы греховное удовольствие, которое стерло бы им все стремление к благочестию и благочинию. Так уж устроено естество наше, что удовольствие нам в радость – а радость-то, кстати, не грех, а вполне себе Божье светлое чувство – и от того, что его запрешь за семью замками, проще не станет. И тогда благочестивый фанатик начинает себя переламывать, убеждать и себя, и всех прочих, что ему все это плотское противно и не интересно, что от него тошнит. Но если снова чуть настойчивее поманить тем запретным плодом, который желаем именно такому – или такой – человеку… - женщина янтарно засмеялась, - то побежит еще как, и будет хлебать это греховное варево полной ложкой и просить добавки. А на утро снова с искаженным лицом будет брызгать слюной, осуждая все это низменное! Тут весь вопрос в том, что надо подобрать тот самый ключик, который закроет врата разума, оставив только оголившиеся чувства.
Чуть поерзав, Лидка почувствовала, как сзади в нее упирается что-то вновь окрепшее, бархатисто-упругое и твердое. И пан Болеслав подтвердил это – тем низким голосом уверенного в себе мужчины, от которого в низу живота разливается теплая томительная истома, сладкая и волнительная, заставляющая чаще вздыматься грудь и резче биться сердце.
- Я люблю ездить по-всякому, - прозвучал в ответ низкий женский голос, грудной, чарующий и похожий на тягучую струйку густого меда. – Но сейчас, пожалуй, я предпочту медленной и степенной панской езде галоп Дикой Охоты!
Лаской выскользнув из-под рук мужчины вниз, она с грациозной плавностью потянулась вперед, нависая над мужчиной и щекотя его лицо тяжелыми соломенными прядями, в которых, казалось, запутались солнечные лучи.
Кожи Болеслава коснулось тяжелое горячее дыхание:
- А вот переживешь ли эту скачку ты? – чуть подрагивающий от страсти голос провоцирует, бросает вызов. – Готов рискнуть, храбрый пан?