Ян:
Янек едва не скривился от слов торгоша. Мудр и предусмотрителен оказался не по годам, но по делам своим. Письмо, собственноручно написанное, с, несомненно, подленькими намерениями, давать отказался. Опасный он, Юзефович, опасный. Может и не стоит его в суде-то прижимать. Деньги-то и у него имеются. И сильно поболе, нежели в семье Будикидовичей. Но, малек поразмыслив, порешал Ян, что ничего опасного не сотворит, если сведения какие-никакие соберет о цеховом голове. А уж что с ними делать - можно решить и позднее. А покамест...
- Ну, как знаешь, пан Юзефович, как знаешь. Я к добру твоему предложил. Чтобы дело твое быстрее сделалось. А то батюшка же - сам знаешь. Работа в раде, встречи, да и судебный день вскорости. Когда он вырваться сможет теперь? Но я передам слова твои, пан Юзефович, в точности. Не беспокойся.
Ян собрался уж распрощаться, но остановился. Не хотел он дар принимать, чтобы обязанным быть цеховому голове, но разве мог он отказать себе щегольнуть новым нарядом перед Лидкой?
- А от кафтана нового не откажусь, пан Юзефович. Благодарствую и до встречи.
"Заплатил отец уже и не за один кафтан тебе, шельма подприлавочная." - подумал Янек и направился к отцу за советом, чтобы воротиться к пану Юзефовичу и дела порешать попытаться "рядышком сидячи да беседу неспешно ведя".
...
Немец, как и ожидал Ян, позаботиться о судьбе своей семьи чаял. И нить разговора шла именно в том русле, в котором и ждал молодой пан. А от того чувствовал себя уверенно и твердо.
- Верно говоришь, герр Норберт, верно. Стало быть, не ошибся в тебе ни я, ни батюшка мой. Недурно было бы, коль в слободе народ возжелал пана Будикидовича во княжение. А на добро батюшка всегда отвечает добром. Не знала бы бед слобода немецкая. Да не только бы возжелал, но и показал это желание... деятельно. Что же до твоей проблемы - есть решение её. С золотой шляхтой подле Великого князя да крулевны Польской явится и шляхта иного рода, кто поздравить да развеяться явится ко двору. Будут там и польская знать, и литовская с земель дальних. Будете поде пана Будикидовича стоять. А там уж он представит кому нужно, и устроит судьбу дочерей твоих. Но и приданное должно быть достойно.
При словах о приданном Ян прикусил губу. Все таки род Будикидовичей хоть и не бедствовал, но определенную нужду испытывал во время это буйное. И тут Янека мысль посетила. Ведь с женой в светлице дорога в «Сладкие бедра» в другую сторону не повернется. А приданное оно вот - хватай да бери. Но с другой стороны - не одни эти немки в Гродно в невестах ходят. Та же Эгле Вилковских ничуть не хуже, а приданного с ней может и поболе пан Антанас даст. С другой стороны целая немецкая слобода... И родственные узы разрушить будет не так-то просто. А там целый цех ремесленников. Мысли метались в голове Яна и лицо его явило проблеск этих метаний.
- Норберт, - отбросил Ян приличствующие витиеватые обращения. - А ведь и я до сих пор не женат. Ежели не по нраву тебе ехать ко двору - сделай мне предложение. Вот здесь и сейчас.
Ян мотнул головой в поисках чего-нибудь покрепче. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться в объятьях да хоть бы тех двух немок, что выставил он руками фон Гриффина с полу слова. Но и дела сами не делаются. У него был долг перед отцом, перед покойной матерью, и Янек намеревался выполнить его, возвысив род Будикидовичей. Даже ценой своей в некотором роде свободы.
Казимир, Гжегож:
Казимир Будикидович встречал гостей стоя на крыльце. Облаченный в отцовский кафтан, одевал который лишь по большим праздникам, улыбался свойственной только ему открытой добродушной улыбкой и хлопал в ладоши в такт служанке Руте, которая подле дороги звенела бубном для двух молодчиков, выплясывавших так лихо, что носки их сапогов то и дело вздымались над головой. С другой стороны дороги гостей встречала челядь. И лишь на воротах охрану несла пара хмурых солдат, так выделяющихся в общей атмосфере праздника и веселья. Подле Казимира возвышался Гжегож, что-то второпях растолковывая, как могло показаться, не обращавшему на то внимания отцу. По другую руку подле пана стоял Анджей Щестный, лицо которого было отмечено не только старыми шрамами, но и множеством зачерствелых оспин, капитан солдат и едва ли не член семьи. И только вечно где-то ошивающегося Яна в доме не было видно. Может и к лучшему.
Диковинная процессия столкнулась с не менее удивительным литовским колоритом. Две культуры спорикоснулись пред входом в ладный трехэтажный терем. Такие разные, и такие насыщенные.
Пока гости выбирались из паланкина, Казимир, а следом и Гжегож с Анджеем, приблизились к гостям.
- Добро пожаловать в дом Будикидовичей. - прогремел Казимир, в добродушном жесте расставив руки в стороны, от которых едва увернулись Гжегож и Анджей.
Но, как он обычно поступал с друзьями, заключать в медвежьи объятья ни Динару, ни Илдиза не стал. Слишком уж хрупкими показались ему оба.
Тут же из-за спин вынырнули служанки, одна из которых преградила путь гостям румяным караваем, а другая буквально всучила кубки с мутной жидкостью. Таким же кубком успели вооружиться и Казимир с сыном и капитаном.
- Добро пожаловать, гости дорогие! - прогремел вновь пан, поднимая кубок. - Специально для вас - только первые десять капель с каждого чана.
Одним махом он осушил кубок, отбросил на траву и, сделав шаг в сторону, приглашающим жестом указал в сторону крыльца. Но дожидаться не стал, а направился в дом первым, приглашая жестом и всю свиту Илдиза и Динары. Поднимаясь по ступеням и минуя сени, Казимир без устали оглушал дорогих гостей хвалебными речами, которые людей неподготовленных и незнакомых с паном Будикидовичем, могли немало озадачить. Но, будучи хозяином в собственном доме, Казимир не стеснялся и от всей своей широкой души приветствовал дорогих гостей.
В светлице стояли накрытыми составленные рядом два дубовых стола, ломившиеся от яств и кувшинов с самогонкой. Во главе стола располагался массивный деревянный резной стул, по обе стороны которого разместили два стула поменьше, но с подушками. Спинки их были укрыты расшитыми покрывалами. То были места для дорогих гостей. Дальше по обе стороны стояли скамьи для свиты гостей. Однако челядь и солдат Будикидовичей к званому обеду не позвали. Лишь Гжегож да Анжей заняли места рядом с высокородными татарами, отделив их от тех спутников Илдиза и Динары, которым было позволено присоединиться к трапезе. Челядь сновала тут и там, предлагая гостям покрывала, подушки, справляясь о чаяниях и выполняя просьбы. А несколько солдат Будикидовичей несли дежурство у входа, дабы никто не смел потревожить хозяев и гостей внезапно.
Когда отзвенели темные сапожки Илдлиза и все заняли положенные им места, Казимир поднялся, навис над столом как скала и обратился к присутствующим.
- Сей кубок подымаю я за здравие гостей дорогих, Илдиза и Динары!
Ударили кубками под дружеский гудеж Гжеся и Анжея. И лишь затем пан протянул руку, чтобы оторвать знатный кусок от утки, еще утром трепыхавшейся в силках. Но не долго Казимир услащал желудок. Не успел он обглодать и половину кости, как хозяину серебряный поднос поднесла Рута. А на нем две нагайки лежали. Но не простые. Ремни их отсвечивали оттенками багрового, а стало быть дубили их по-особенному. На рукоятях же шелковыми нитями
вышит бы причудливый орнамент, а навершие рукояти венчала белоснежная конская голова.
Казимир поднялся, взял в руки ценные дары и протянул сначала Илдизу, а затем взгляд его задержался на девушке. Что-то блеснуло глазах пана. Что-то совсем юношеское, по-детски наивное. И также быстро утонуло в добродушной улыбке и аромате самогона. Чуть помедлив, хозяин протянул Динаре такую же нагайку.
- Слышал я что на востоке люди рождаются в седле! Не знаю правда или нет, но в умении держаться в седле вам нет равных. А от того примите от меня этот дар. И когда будете скакать вы во весь опор, обгоняя ветер, - вспомните пана Будикидовича добрым словом! Так выпьем же за это.
Распыляясь, пан не считал опрокинутые кубки. Имея за плечами недюжий опыт и многие лета застолий, имел умение Казимир пить да не пьянеть долго. Полезное умение, надо сказать, ведь многие дела совершал он накормив да напоив гостей прежде. Многие вопросы решались так проще и много быстрее. И сейчас прежде чем об чем-то сурьезном говорить - должно было как следует гостей накормить да напоить. Чтоб откушали гостеприимства Будикидовичей сначала. А потом можно и слуг удалить, и разговор деловой держать.