Если Джургис у удивился тому, с какой прямотой обратился к нему юстициарий, то виду не подал. Кивнул только, да и то скорее не собеседнику, а своим мыслям, да глоток мощный сделал, голову запрокинув – только и видно было, как под бородой кадык ходит. Утоливши жажду, он, не чинясь, рукавом вытер от белой пены губы и усы, крякнул смачно и, повернувшись в полоборота, обратился к корчмарю, словно и не было здесь влиятельного гостя:
- Вот спасибо тебе, пан Хенрикас, удружил так удружил! Доброе пиво добыл, а с ним и голова чистой, как майский день, становится, и на сердце легко. Да и пана Казэмираса, смотрю, порадовал. Подай-ка, брат, мне тоже цыпу такую же, да чеснока поболе, а пану водицы чистой дай – не зашло ему, видать, пивко-то твое.
Снова разворот – на сей раз к сотрапезнику. Навалился Айвартс на стол, подался вперед весь, становясь будто больше в свете из окна за спиной. Поглядел недолгое время бесстрастно на то, как дожевывает куриную ножку Будикидович, и ответил таки. Без оскорблений, на которые был так падок, ежели его удавалось затащить в Раду, без гнева и криков, а взвешенно и неспешно, словно бы подбирая слова и не спеша решать все одним могучим ударом:
- Хочешь – становись, мне-то что? На хотелки пану позволение мое, да и чье либо, не нужно. – Айвартс выразительно пожал плечами, будто дивясь непонятливости собеседника. – Что до поддержки моей, то боюсь тут разочаровать пана законника: я, да и братья мои, видим Гродну городом свободным, ничем не обязанном ни князю, ни, гром ей в гузку, крулевне поляцкой. Что мне до того, кто княжью корону на себя напялит – что с этого переменится?
К концу фразу в голосе кожевенника прорезалась легкая хрипотца, так что Джургис, явно не договорив всего, что планировал, рывком поднял кружку и откинулся на лавку, вливая в горло ячменный хмель. Смочив глотку и громогласно прокашлявшись, он вернулся к прежней позе, без пяти минут довлеющей над собеседником, и завершил мысль:
- Но пана в городе за дурака никогда не держали. А значит это, если ты попросту подкупить меня решил, то ты хуже глупца и ярморочного юродивого – что вряд ли. Тобишь к чему я веду, - литвин поскреб шею под бородой, - коли пришел сюда ты сам-один, то порешал что-то, над чем мне и тем, кто мне доверяет, стоит задуматься, верно?
Эй, - отвернувшись, поторопил он трактирщика, - мастер Хенрикас, скоро там?
Заказ не заставил себя долго ждать, и перед паном Казимиром поставили кружку с прозрачной и чистой водицей, а перед главой кожевенников – еще одну кружку и такое же блюдо с курятинкой, как и у гостя. Только головок чеснока там лежало не одна, как у Будикидовича, а ажно четыре. Зато становился понятным тот запах, что вечно исходил от Айвартса: он, видимо, чесноком себе обоняние забивал, чтобы не так крепко чуять вонь от дубления кож.