Где сейчас мог быть шинкарь, пан Юхнович, конечно, не знал, но вполне мог предполагать – в «Веретене», или как его нынче прозывали, в «Княжьем плоту». В том, что шинкаря можно было найти именно в там, не было ничего удивительного – то было первое заведение, во главе которого стал Радкович: оно и стало его любимым детищем. Но прежде, чем мы продолжим нашу историю, остановимся и послушаем рассказ об этом заведении, известном не только всему Гродно, но и по многим городам Великого княжества.
Еще два десятка лет тому назад – многие помнят, и Юхновичи в том числе, - на месте «Плота» стоял захудалый шинок, названный хозяином своим «Веретено». Место это было грязным, шумным и распущенным, и народец в нем собирался все больше соответствующий: подмастерья и едва сводящие концы с концами мелкие ремесленники, городская беднота и те из приезжих купчиков, которые за лишнюю монету готовы были и сами удавиться, и удавить кого другого. Старый хозяин умер, не оставив наследников, и «Веретено» у его вдовы выкупил один из бывших служек, которого тогда все знали все больше по прозванию Кислый. Кислый этот не пил почти, лярв не мацал и был человеком скаредным и ни капельки не щедрым – так что никто не удивился, откуда у него взялись монеты.
Кислого, ставшего корчмарем, стали все уже именовать по имени – Доброгост: чай, не служка, которых в городе словно дыр в плетне у дома дурного хозяина, а уважаемый человек. Новая метла по новому метет: не прошло и года, как «Веретено» вычистили, выкрасили. Вместо полубандитских рож стали в нем работать вполне приличные юноши и девушки, решившиеся сменить холопский труд на городскую жизнь. Пиво перестали разбавлять мочой, а овощи были свежими, а не лежалыми прошлогодними. Шинок стал вполне благопристойным заведением, куда, на диво, иногда заходили и шляхтичи – из тех, кто победнее, само собой.
Шли годы. Радкович купил еще несколько кабаков, чьи владельцы погрязли в долгах и проблемах, и привел их в состояние, подобное своему первому владению. Теперь с ним не чурались ручкаться даже уважаемые в городе люди – Доброгост, хоть и был по-прежнему нелюдим и неприятен в общении, стал полезным знакомым и надежным партнером.
Все поменялось, когда в один из погожих летних дней в Гродно проездом прибыл князь Витовт. Никому не известно, что произошло тогда, но претендент на престол вскоре после прибытия оставил дом тогдашнего солтыса, чтобы переселиться в «Веретено». Поговаривают, что несколько ночей благородный шляхтич провел в беседах с шинкарем – и перед отъездом даровал собеседнику панство.
За какие такие заслуги Витовт удостоил Доброгоста, было предметом для долгих, в том числе самых неправдоподобных слухов. Например, уже в те годы поговаривали, что Радкович – злой колдун, не боящийся и человеческих жертв, и что он князя попросту околдовал. Как бы то ни было, произошедшее осталось тайной за семью печатями, и ясно было только то, что, помимо панства, шинкарь получил кругленькую сумму золотом.
Иначе откуда у него были средства подгрести под себя каждые два из трех гродненских кабаков? Конечно, из-за начавшихся проблем те из кабатчиков, кто не погиб от несчастного случая или болезни, отдавали свое добро по дешевке, но все одно – сумма должна была выйти кругленькая. К тому же Радкович затеял перестройку «Веретена», и в удивительно короткий срок на его месте выросло двухэтажное красивое здание с каменным первым этажом и глубоким подвалом, в котором, помимо запасов, стояли столы для игры в кости и были площадки для собачьих и петушиных боев.
И тут Радкович допустил единственную ошибку – он зарвался. Считая себя, очень значимой персоной, которой никто не указ, он назвал новое «Веретено» гордым названием «Княжий оплот». Однако вскоре прибывшие княжеские же мытари популярно объяснили потерявшему всякий страх шинкарю, что княжий оплот – это шановное панство и добрые вои, а никак не корчма в одном из городков. Вынужденный расстаться с немалой частью заработанного, Доброгост переименовал свое детище в нечто более нейтральное – «Княжий плот». Это название и прижилось.
Вот в этом-до заведении Радкович и проводил большую часть времени. Предупредительные, но не терявшие бдительности вышибалы, узнав о цели визита пана, препоручили его заботам одного из помощников хозяина, который, попросив гостя обождать и выставив ему доброго пива за счет шинка, отошел, чтобы вернуться через пару минут и попросить последовать за ним.
Пройдя по широкой лестнице и миновав несколько закрытых комнат, Якуба привели в небольшое помещение, чем-то напоминавшее кабинет юстициария или солтыса, разве что труба пониже и дым пожиже. За столом его встретил сам шинкарь, вежливо поднявшийся при виде гостя. Руки гостю он, однако, подавать не стал. Облаченный в чистую белую рубаху с синим узором по вороту, лысеющий, мрачный и вислоусый, мужчина совсем не походил на человека, который смог в этой жизни чего-то достичь – скорее, весь вид его напоминал слугу, который, хотя и пообтесался при пане, но остался все тем же хамом. Правда, дела его говорили, что впечатление это обманчиво.
Когда Радкович заговорил, приветливости в его тоне не было ни на грошик. Опустив ненужное, по его мнению приветствие и уважительное «пан», он сразу перешел к делу:
- Что тебе надо до меня?
- Про княжье дело говорить, - отозвался Якуб в тон шинкарю, после чего улыбнулся уже по своему обыкновению. Шляхтич мог попробовать подыграть Радковичу и дальше, принимая его правила общения, но в итоге изменять себе не стал. Будь Юхнович помудрее, то мог бы рассудить что раз уж они с братом подались в князья, то негоже стелиться перед всему, наоборот, нужно задавать тон. Но таких мыслей в голове Якуба не было, он просто привык быть самим собой и в любой ситуации рано или поздно начинал говорить как обычно, - Пан Радкович ведь в городском совете заседает и голос имеет. Вот я и решил обсудить, как мы можем помочь друг другу. Юхновичи и Радковичи ведь из одного теста сделаны, панство полуили не за рождение, а за свой труд, и грех будет держаться порознь. Только не знаю, что предложить от себя. Вроде ведь все есть, и почет, и богатство, и дело надежное. Вот, скажи, пан, что тебе нужно?
Доброгост на слова о «княжьем деле» медленно, задумчиво кивнул, тряхнув вислыми усами. По лицу его, мрачному, словно у прогоревшего жида-ростовщика, казалось, что Юхнович пришел просить у него в долг деньги. Причем все. Причем без процентов. И безвозвратно. Причем это не было какой-то демонстративной наигранностью: это брюзжащее недовольство шло из самых глубин души шинкаря.
Молчать он, впрочем, не стал – а значит, видел в беседе для себя прибыток. Заскрипев недовольно, он процедил:
- Молодой человек! Давай не будем играть в угадайку: а что вы хотите, а могу ли я это… Ты пришел за моим расположением или за разговором – так прекращай допытываться и говори ваши предложения. Ты не мелкий торговец, а серьезный мужчина. Так и делай дела серьезно, или не отвлекай занятых людей. У меня нет никакого желания сейчас самому называть цену – это ты пришел ко мне, а не я к тебе, а значит, я тебе нужнее, а не наборот.
- Так, да не совсем так, - выдержав первую волну неприязни от шинкаря, Якуб зацепился за его последние слова, - Зачем считать кто кому нужнее, когда паны нужны друг другу? Дело у меня простое: поддержи нас с братом на сеймике, когда пойдет пора решать за кого голос рады отдавать. Высокородные паны к нам, новой шляхте, всегда одинаково относиться будут, либо через губу говорить, либо снисходительно, мол, что с полупанов взять. Вилковский, вон, уже сейчас себя так ставит, а если его князем выберут, то может решить привилей отнять или ограничить. Нам такого не нужно, пану Радкоскому тоже. А мы с братом сами делом грамоту заслужили и своего брата принижать не станем. Наоборот, поддерживать будем.
- Поддерживать… - Доброгост, такое ощущение, пережевал слово и, скривившись, выплюнул. – Что мне до твоей поддержки, если княжить будет кто другой из панов, а вас с братцем сделают на голову короче? Или ты кумекаешь, что прочие паны будут сидеть и ждать, когда Юхновичи княжью корону нацепят? Я тебе так скажу, молодой человек, как полупан полупану – да ни в жисть! Так что сядь и послушай умудренного жизнью человека.
Это можно было считать уже победой: раз Радкович пригласил присесть, то гнать гостя он явно не собирался. Ну, по крайней мере, не сразу. Привычных по кабакам низких и широких лавок из истертых сотнями штанов досок тут не было, зато имелись в наличии обтянутые кожей стулья подлокотниками и высокими спинками, украшенные незатейливой резьбой – почти претензия на роскошь. Как выяснилось, они к тому же были и достаточно удобными: можно спокойно развалиться в вольготной позе, и не переживать ни о том, что колени скоро упрутся в подбородок, ни о том, как дотянуться хотя бы носками до пола.
Тем временем корчмарь, поморщившись от оставленных гостем на полу еле заметных следов, продолжил с видом, словно золотым одарил:
- У меня не обслуживают за спасибо. И за обещание «потом» тоже. И мне наплевать, кто взгромоздится на княжье место – свое я держу крепко, так что не отымут. Так что менять синицу сейчас на тень журавля завтра я и не подумаю – его я и так получу своими руками и головой. А дураков среди панов нет со мной враждовать что сейчас, когда им лишний недруг что бельмо на глазу, ни потом, когда все будет тихо – я тоже не лыком шит.
А потому, если ты хочешь сделку заключить, то мы как в Ганзе, бумагу подпишем, где все обговорим, да плату дашь частью наперед, остатком – по подмоге. И пот подмогой я имею ввиду вовсе не княжение твое или брата твоего – то не мое дело. Договоримся – будет результат, а как ты им воспользуешься, то не моя забота. Так что або соглашайся, або иди, другого не дано. А коли условия поменяются, приходи – продолжим.