Увы, но рассказать в подробностях о других членах Рады Кульчицкий не мог: да и не удивительно. После того, как умер бездетным старый магнат Липа-Липович, Иеремия попросту занял его место как один из крупнейших землевладельцев княжества. Политикой гость из Малой Польши не интересовался, в свары радянских представителей не лез, и вообще держался наособицу – его интересы лежали в другой сфере.
***
Тяжелый и массивный деревянный дом под желтой крышей смотрел на город закрытыми ставнями. Перед воротами на пустой, как плац, внутренний дворик стояли каменными истуканами два дюжих парня в кольчугах и с кордами на поясах. На плоском возвышении рядом с коньком крыши, свесив ноги вниз, сидел арбалетчик, ковыряющийся кинжалом под ногтями.
Гриффин, видимо, чего-то опасался: раньше за ним такой осторожности не наблюдалось. Что все гораздо хуже, чем кажется, Ойген убедился, когда его пропустили вовнутрь. Еще пара солдат сидит под навесом перед длинным складом, бородатый алебардист подпирает стену у входа в господский дом, несколько вооруженных, хотя и неодоспешенных, мужчин сидят у колодца
Сам хозяин, одетый в черный с серебром шаубе поверх желтого вамса, и черные же шланги (или же, как их все чаще называли в последнее время, шоссы) и остроносые пулены, встретил гостя у дверей.
- Пан фон Корф! Счастлив видеть вас! Чем обязан такому визиту? Признаться, я не ждал высоких гостей.
***
Ах, эта ярмарка! Вот оно – настоящее сердце Гродно! Шумное, бойкое, пестроцветное! По одну сторону – Глиняный рынок, где торговцы наперебой расхваливают горшки и миски, как простецкие, так изукрашенные в меру фантазии автора. По другую – их конкуренты с Медного. Тут и цены повыше, но и товар более достойный. С Хлебного рынка тянет ароматом свежайшей выпечки – только вдохнешь, и сразу рот слюной наполняется.
А еще в Гродно очень любили двусмысленные загадки. Одна из них гласила: «Если на Зеленном рынке торгуют овощами, на Тряпичном – одеждой, а на Овечьем – шерстью, то что продается на Блошином?» Ответ был прост – разнообразным непрестанно гомонящим зверьем. Хотя кое-кто из городских осторословов утверждал, что вшей, блох и прочих захребетников мира насекомых там насчитывается гораздо больше, чем торговцев и расхваливаемых ими животных.
И, конечно, самым шумным и буйным был Песий угол, над которым висел неистребимый лай и вой. Тут можно было найти любую собаку: от беспородной дворняги до бойцового волкодава, от мелкого крысоподобного существа до охотничей борзой. Ну а за Песьим углом можно найти палатку одного из немногих торговцев, кто сам ничего не продает - Кривого Збыся, у которого можно купить коня на любой вкус. Они к конюшне нужной приведет, и с конюхами договорится, и с хозяевами, чтоб продали подешевле. У тех же Юхновичей кони добрые, резвые, но Збысь может достать таких и подешевле. Золотой человек, даром что пьет как не в себя. Хотя кто сейчас не пьет?
Миновав же ярмарку, посетитель окажется перед высокой каменной стеной и чугунной решеткой ворот, за которой любопытный взгляд может увидеть, помимо старых дубов и молодых клумб с цветами, красивое двухэтажное каменное здание с островерхой крышей и невысокой грубоватой башенкой сверху. Это – особняк городского солтыса Тышеквича, один из самых защищенных жилых домов в Гродно.
Сегодня утром прямо перед ним прозвучала эпохальная речь, которая должна была навсегда поменять облик Гродно, но сейчас перед ним скучала только пара городских стражников. Пока один проводил раскопки в собственном носу, после чего долго и придирчиво изучал извлеченное на свет содержимое, второй все пытался посчитать птиц, которые кружили над ярмаркой, но каждый раз сбивался со счета и, грязно выругавшись, начинал все сначала. Впрочем, появление гостя вынудило их прекратить свои занятия и спешно открыть ворота.
Меж тронутых золотом строгих дубков и молодых лип, меж клумб с крупными, изящными, с ярко окрашенными венчиками белыми цветами и кустов бледной осенней сирени Казимир проследовал к тяжелым дубовым дверям поместья солтыса. Поднявшись по каменному порожку и миновав угодливо поклонившегося слугу, он поднялся в большую горницу, где Ольгерд обычно и работал.
Так было и сейчас. Хотя дом был и каменный, сама комната была украшена панелями из светлого дерева с тонкими травяными узорами по краям. Такие же узоры были и плитках, облицовывавших камин, который был скорее пригоден только для отопления, чем для готовки. Мягкий свет из распахнутого широкого окна ложился на гладкий пол, на панели, на небольшой стол, за которым сидел слишком молодой, по мнению многих, хозяин Гродно.
Не ожидавший, видимо, утренних визитов, Ольгерд был одет темно-коричневый домашний сукман с синими отворотами рукавов, из под которого проглядывала нижняя рубаха, и неширокие темные шаровары. Мягкие сапожки почти не скрипнули, когда он поднялся, снимая магерку в знак приветствия. Отодвинув в сторону пергаменты, солтыс указал гостю на глубокое кресло подле стола, не там, где обычно сидели посетители, но где сиживал кто-либо из членов Рады, когда вопрос мог потребовать их вмешательства.
Голос шляхтича был густым и пышным баритоном, которым бы стоило петь тягучие, грустные местные песни, а не обсуждать дела политические.
- Пан Конрад, рад вас видеть. Присаживайтесь. Какая нужда привела вас ко мне в столь…, - он чуть замялся, - сложное время.