Кажется, Юхновичам и вправду удалось почти невозможное: став панами, остаться среди горожан своими, оставшись простыми гродненцами, не скатиться в запанибратство. Так что, приветствуя старого знакомого, горожане совершенно не кривили душой. Хотя, конечно, того же Волковича добрая половина из них встречала бы также радостно. Хитер был хромой литвин, хитер и осторожен: будучи паном, сумел спеться с цеховиками и даже объединить различные гильдии в один ремесленный цех. Все эти суконщики и гончары видят в нем защитника, как в Яцеке – мечту любого обывателя: подняться из грязи в князи. И там, где Юхновича услышат те, к кому он обращался, Волковичу подсобят его верные холуи, разнося слова по всем цехам. Если уж драться за любовь горожан, именно он и будет самым опасным противником. Но пока что все это в будущем. А пока Якусь держал слово. И люди видели, что он говорит искренне, от сердца. Говорит на понятном языке, без привычного панского высокомерия. И все-таки все чувствовали, что с ними говорит не зазывала с улицы, а шляхтич – уверенно, властно, твердо: как человек, знающий цену себе и ценность своего времени. Немудрящие шутки вызывали на лицах открытые улыбки и искренний смех, воспоминания – ответные слова. Февронья так вообще всплакнула над тяжелой Яцековой долей, начав убеждать всех, что, дескать, только она и спасла будущего господаря. Один из охранников, Ворона, не преминул напомнить, что Юхновичи-то и сами за добро всегда добром платили – и угощением, и даже поденной работой для тех, кто готов был взаправду трудиться. А вот когда с воспоминаний перетек разговор на речи серьезные, тут и народец построжел. Пара человек отвернулась, не желая слушать о политике, зато большинство внимало каждому слову. Да и говорил пан дело: горожане, хоть и злились подчас на панов, своей родиной гордились и считали, что славный Гродно на величественном Немане – их общий дом. Пусть в нем есть и дальний родич – бездельник и пьяница, и купец с задранным носом, никого за родню не держащий, и простой работящий парень: но ведь так в каждом семействе, что живет в городе несколько поколений и уже дало немало ветвей. Да и с тем, что Юхновичи – хозяева справные, никто бы и поспорить не мог. Они да Радкович – единственные, кто вошли в Раду за умение делать дела успешно. А прочие – потомственные паны да священники. Немчура есть еще купеческая – так немчура он и есть: вспоминать тошно. А Юзефович все купил: то есть тоже не свойский, не рукастый. К тому же Юхновичи добрым работникам никогда не скупились на плату, да и в обиду своих не давали: коль работаешь хорошо, то живешь, как у Христа за пазухой. Подмастерья, конечно, остались недовольными камнем в огород Волковича, но за одобрительным гулом прочих их не было слышно. Стало понятно, что если еще раз удастся такое провернуть, то горожане всерьез заговорят о том, что лучше князя, чем Яцек, и не надо: он-то выгребет весь навоз из города, он умеет! Да и поможет и защитит, как оборонял своих работников от нападок! Вон, словом и делом готов помочь тем, кто, как и он раньше, слаще щей ничего не едал! *** - Таки имею разумение мало-мало, - согласно кивнул жид, - и готов как всем и как всегда предоставить до двухста злотых под двадцать процентов на четыре седмицы. Но мое больное сердце говорит, что ви имеете желание до большего. Я бы мог затянуть пояс и заставить внуков немножко познакомиться с тенью голода, но ясновельможный пан в голову не только ест, но таки и думает. А значит, понимает, что шансы того, что у пана не будет живых наследников вернуть бедному еврею его последние злотые, немного больше, чем ему хотелось бы. Ви же имеете понимание, что я бы хотел от вас получить в подарок уверенность, что в любом случае получу свой скромный гешефт и не пойду просить милости у соседей? Ше ви можете сделать такого, чтобы я заплакал от счастья и развязал мошну перед таким достойным паном?
— Эту уверенность вы получите, — твёрдо сказал Яцек, — но пока я хочу поговорить с вами о другом. Из стен вашего жилища это могло не быть слышно, но ваши внуки наверняка вам докладывают о том, что происходит на улицах. Некоторое время назад я произнёс на улице небольшую речь, и люди меня приветствовали. Говорю это не чтобы похвастаться, а чтобы вы знали — мы с братом имеем кое-какое влияние на местный народ. Кажется, простые люди не всегда хорошо относятся к людям вашей веры? Если мы с вами найдём общий язык, мы сможем исправить эту неприятность.
Старик-еврей пожамкал губами, словно хотел что-то сказать, огладил бороду и указал величественным жестом на стол, где стояли старенькие, чуть тронутые патиной медные весы:
- Ви таки видите их также, как и я? Все должно быть в равновесии, и человек делает одной рукой ненависть, а другой – любовь. Ви хотите внести разлад: а значит, вей з мир, народ захочет ненавидеть других шлимазалов. А те сильнее возненавидят и детей Моисея, и тех, кто с ними имеет дружбу. К тому же зачем мне нам народная любовь, если инший пан завтра предложит защиту и покровительство властью и мечами? Этот товар таки не хуже мимолетного отношения. Правда, столь же недолговечен. Я видел многое, поверьте, и хотел бы передать до детей своих ше-то более материальное.
— Властью и мечами… — криво усмехнулся Яцек. — Уж вы-то лучше прочих должны понимать, что если народ поднимется на ваших людей, власти не станут слать в гетто стражу, чтобы она защищала вас до последней капли крови. Вы искренне ждёте, что благородный пан будет держаться своего слова и клятв, данных вам? Знаете, я сам шляхтич без году неделя, но одну вещь о благородных панах понял: любое их слово, данное тому, кого они считают ниже себя, не стоит ломаного гроша. А что до грошей: я понимаю, вы хотите залога. Вы его получите, вы получите очень материальный и хороший залог, но сперва я хочу, чтобы вы поняли — другие заёмщики обещали вам какие-то блага в будущем, я предлагаю вам кое-что в настоящем. И не говорите мне, что вам всё равно, как относятся к вам гродненцы — не скажете же вы, что вам будет наплевать, если кто-то начнёт подбивать их на погром?
- Пан делает мне угрозы? Азохен вей!, - Моше всплеснул руками, - Та ми сорок лет ходили по пустыне, можем перетерпеть, если пустыня на пару лет зайдет к нам! Я уверен в том, что за небольшую добавку к займу и та маненечко меньший процент половина здешнего панства протянет мне руку помощи: если сама не пойдет делать нам похохотать вместе со всеми.
А еще я знаю, что народ сегодня хвалит, а завтра поносит. Клянусь бородой Ноя и двенадцатью перстами кишки Моисея, я рад бы, если слова «возлюби ближнего своего» касались и бедного еврея, и даже подумал бы о благодарности… После того, как убедился бы в столь христианских чувствах. Я, как и ви, большой сторонник настоящего, и покупать будущее в краденом мешке из-под брюквы не буду. Это шеб ви знали. Я делаю вам этот слов, потому что на большинстве других шляхтичей земля держится. Когда они в ней зарыты.
— Ну какие угрозы, что вы, — Яцек широко улыбнулся, откидываясь на спинку сиденья, — разве мы с вами поссорились, чтобы я начал вам угрожать? Мне кажется, мы оба хотим получить выгоду, так зачем нам ссориться? Конечно, вы сможете пережить любой погром и найти помощь у других панов — но вы правда хотите давать другим панам добавочку к займу и меньший процент? — и всё равно рисковать тем, что они добавочку-то возьмут, а вас обманут? Какой вам в том, как вы это говорите, «гешефт»? Зачем вам бороться с этой трудностью, когда можно её просто избежать? Вы говорите, что мнение толпы изменчиво: конечно, это так. Но знаете, как говорили в нашей деревне — «слова не верабей, выляціць - не зловіш». Если я заявлю перед всем народом, что поддерживаю вас и ваш народ, я ведь не смогу отказаться от этих слов через седмицу, разве не так? Кем меня будут после такого считать — разве что шутом гороховым или болтуном с помелом вместо языка? А я ведь дорожу своим словом, раз иду в князья. Конечно, рано или поздно и эти мои слова народом позабудутся — но ближайшие годы они будут свежи в памяти горожан. Более того, отвечать за свои слова я буду вне зависимости от того, выберут меня князем или нет.
- Таки оба сделаем вид, шэ друг другу поверили, - на этот раз гораздо серьезней кивнул ростовщик, - за такой верабей я могу сделать вам приятного до семнадцати… ладно, до пятнадцати процентов, если ви добавите, что будете обеспечивать защиту, если кто-то захочет взять чужое силой. И если ви станете князем, то ми можем делать вам предложения еще интереснее: но то дела завтрашние. А сегодня почему бы вам не решить, сколько злотых ви хочите и что готови за них мне дать на подержать?
— Не очень-то вы цените моё слово, — покачал головой Яцек. — До десяти, и я замолвлю за вас слово перед ночными цирюльниками. Если у меня не получится уговорить их оставить вас в покое, можете считать проценты по пятнадцать. Вы узнаете сами, получилось у меня или нет.
- Какие у вас интересные друзья, пан Яцек. За свой гельт я не боюсь, так что слово ваше на процент не повлияет. Но ежели они не будут трогать и весь наш квартал – тогда до десяти я снижу также верно, что фараон был поцем. И замолвлю словечко перед другими жителями гетто о том, кому им следует нести свое большое еврейское спасибо.
— У меня много друзей в самых разных местах, — легко подтвердил Яцек. — Видите, мы и с вами, любезный Моше, почти что подружились. А теперь о залоге: вы правильно боитесь, что в случае моей и моего брата гибели вы лишитесь своих грошей. Но подумайте, что будет с нашим имуществом, если мы погибнем? Наверное, это будет зависеть от того, что я укажу в завещании, так ведь? Ну так вот: сейчас я могу вот прямо на этом столе написать, а потом мы скрепим у нотариуса завещание, в котором будет сказано, что после гибели меня и Якуба наше поместье со всем движимым имуществом — а вы знаете, у нас довольно много не просто движимого, а прямо-таки бегающего имущества, — подлежит распродаже. Вырученные гроши будут распределяться следующим образом: сначала небольшая сумма нашим с Якубом родителям, они до сих пор живы, затем — уплата всех долгов с процентами, а остальное, — Яцек возвёл очи горе, — нашей святой матери церкви. Мне вообще-то всё равно, куда эти гроши пойдут после моей кончины, так что я бы хоть всё вам по завещанию отписал, любезный, но, видите ли — боюсь, что в таком случае вам будет прямая выгода желать моей смерти. Так у вас её не будет: в случае моей смерти вы обязательно получите причитающееся, но не медяком больше.
Моше довольно улыбнулся – теперь разговор вступал на правильную тропу. Пан Юхнович, в отличие от многих других, «фазаном» не был, и делать гельт с ним было одно удовольствие.
- Зильбертовый вы мой пан Яцек, если я буду делать так, мине любой погром за радость станет по сравнению с тем, что ждет иначе! Зачем таки так все усложнять? Мине чужого не надо: воровство грех и у вас, и у нас. И я даже «шалом» сказать не успею, если откушу больше, чем могу проглотить. Да и репутация пострадает – а это в нашем деле смерти подобно.
Таки я предлагаю сделать проще: ми условимся и подпишем бумагу на заем на четыре седмицы после того, как обговорим кошт, полагаемый вам. Ежели ви вернете его – честь и хвала, а если нет, то дом ваш отойдет до меня. Я продам его как свой: возьму то, что мине причитается и траты на продажу, а остальное отойдет вам и вашим наследникам. А гешефту в вашей смерти нет: перестанет действовать ваш слов в защиту, да и больше ви до меня не придете взять та маненечко злотых до условленного часу. Скорее мине лусше будет вас беречь: шэб ви вернули долг.
— Любезный Моше, — терпеливо начал Яцек, — вы не знаете, как устроено наше поместье. Один дом закладывать нет смысла — он соединён галереями с конюшнями, так что если и закладывать, то всё поместье целиком. А раз поместье целиком, то и вместе с лошадьми — не станете же вы их выгонять на улицу, если вам доведётся вступить во владение? А это, — Яцек покачал головой, — слишком большой заклад для любого долга. А если мы с братом погибнем в эти четыре седмицы, у кого вы будете требовать возврата долга, у каких наследников? Нет, давайте уж делать, как предложил я — это не так-то уж и сложно и надёжно обезопасит ваш интерес на случай нашей с братом смерти. Вы можете, конечно, спросить — а что будет в случае, если Юхновичи через четыре седмицы остаются живы, но не возвращают долга, как стребовать у них гроши? На этот случай давайте я подпишу своё обязательство продать часть имущества и вернуть из вырученных грошей долг. Но передавать поместье в вашу собственность — это слишком большой залог, любезный.
- Яцек, а ваша бабушка таки не гуляла по Земле Обетованной? Мине мое старое сердце подсказывает, шэ таки да, - хохотнул Моше, - ви ж почти наш человек, а не гой какой. Таки я согласный на ваше предложение с условием того, шэ после ваших маменьки и папеньки будет мое имя, и что если спустя седмицу после срока возврата долга ви не рассчитаетесь, тогда торги переходят у мои старческие руки. А тэперь давайте скажем слов за желаемую сумму.
И специально для вас я могу сделать следующий гэц: ви нэ возьмете усих злотых сразу, но в прэделах максимума сможете ходить до меня и добирать необходимое. Зачем, ви спросите? Вот ви хочите, положим, тысячу злотых, ви берете их, а через месяц возвращаете тысячу сто. А потратили ви всего восемьсот: двадцать злотых убытку, как ни крути. А по моему прэдложению ви взяли бы ровно столько, сколько трэба, и сохранили бы двадцать злотых.
Вероятно, со стороны старого еврея это был комплимент, на который Яцек сдержанно улыбнулся. Насколько он помнил, его бабушки с дедушками гуляли только по Беловежским лесам и вообще были людьми неприметными: самое примечательное о них он помнил разве что то, как бабушка как-то чуть в лесу не заблудилась зимой и не замёрзла: она об этом сто раз рассказывала, эту историю Яцек с Якубом наизусть помнили. А чёрт его знает, может, и жиды где-то там были, — отстранённо подумал Яцек про себя, и тут же возразил себе: да нет, ерунда какая-то. — Ну что ж, — сказал он. — Мне кажется, справедливо, только добавим ещё к неделе время на то, чтобы отогнать лошадей ну хоть до Лиды и Слонима — так за них удастся больше выручить, чем если продавать всех скопом в одном месте: цену не собьёт. Но это всё мелочи, о главном мы договорились. А предложение ваше, любезный Моше, любопытное, потому что сразу делает наше сотрудничество не разовым, а, так сказать, постоянным занятием для нас обоих. Не знаю, как вы, а мне такое по душе: я уже говорил вам и сейчас повторю — мне не просто от вас деньги нужны, я хочу, чтобы вы и ваш народ меня ещё и поддержали. Понятно, что голос вашего квартала в общей купе города небольшой, но всё же есть и он. Поэтому давайте пойдём навстречу друг другу: я соглашаюсь на ваше предложение брать долг по частям, а вы мне за это расскажете, кто из наших гродненских панов к вам ещё приходил. Суммы называть не прошу — понимаю, тайна. Но имена-то назвать можете? Всё равно это в городе известно всем будет.
- Таки так и порешаем к обоюдной пользе. Скрывать мне нечего, я готов положить руку хоть на большое сердце, хоть на уд, и поклясться, что ви сегодня первый. Но если кто еще до меня заглянет, я пошлю до вас мальчика, который принесет мой слов до ваших ушей. А постоянное и плодотворное сотрудничество – это то, что делает выгоду нам обоим.
Ви поддерживаете нас словом, мы поддерживаем словом вас. Ви поддерживаете нас делом, случись что, а мы защитникам отжалеем маненько оружия, шэб защищать было сподручнее. Причем даже безвозмездно, то есть даром, попрошу заметить.
А еще я продолжу быть щедрым, как пан на пирушке, и ласково посоветую сходить до епископа и сразу пояснить, шэ защита жидов не значит, шэ ви от церкви отступаете. А то ваши священники могут понять неправильно и сделать всем беременной голову рассказом, какие жиди демоны, и те, кто их поддерживает, равно тож. А это помешает нашему гешефту, ви согласный?
— Об этом не волнуйтесь, — кивнул Яцек на слова Моше о епископе с видом, мол, «всё схвачено». — Что мальчика пошлёте — это славно. Только вы тогда мальчику скажите передать не только кто к вам заходил, а и вообще — что по шинкам слышно. У вас же есть свои люди в шинках? Наверняка есть. А раз мы с вами сотрудничество наметили, нам нужно друг другу помогать, верно? Вам есть прямой резон помогать нам — гроши-то вы свои в любом случае назад получите с процентами, но есть-таки разница, — сам не заметив, Яцек машинально подстроился под речь еврея, — мы с братом при этом разоримся и пойдём побираться или будем дальше процветать и сотрудничать с вами? Ну а теперь давайте о коште поговорим. Какой наибольший размер долга вы нам готовы предложить?
- Зильбертовый мой, если ви позолотите мальчику ручку, он будет последний шлимазл, если не расскажет вам сказку за интересующие вас вопросы! Ви же понимаете, что бедные еврейские дети недоедают и смотрят на мами печальными глазами, когда им говорят, шэ мацы не будет, потому что у городе запретили продавать жидам муку?
И если ваши пальцы будут действовать вместе с нашими, ми сможем сделать такой гешефт, шэ аж даже пан Кульчицкий будет рядом с нами как старый одр перед рыцержским голштинцем. Так таки нам всем будет за это интересно, и ви можете быть уверены в нас.
Я могу дать вам восемь сотен злотых – це миного больше, чем имеют со своих земель большинство магнатов за пол-месяца. Это большой гельт, но я уверен, шэ ви сможете сделать его хотя бы в два раза больше, шэб улыбка была и на вашем юном лице, и под моей седой бородой. Ви за это скажете интерес?
— Нет, мальчику мы золотить ручку точно не будем, — решительно покачал головой Яцек. — Я сам по этим улицам бегал как голодный мальчик и знаю: я хоть и не сказочник, но если бы мне кто-то тогда дал золотой за историю, я бы такого наплёл… Нет, любезный Моше, платить за сведения мы будем не мальчику, а вам, и только если сведения подтвердятся. А вы там уже и с мальчиком поделитесь. Услышав предложенную евреем сумму, Яцек разочарованно вздохнул. Столько разговоров — и ради чего? Даже не тысяча золотых, которую еврей приводил в пример ранее! — Любезный, — терпеливо начал Яцек. — Вы говорите, восемьсот — это больше, чем магнат имеет с земли за полмесяца. Так-то оно так, но до выборов у нас месяц, а магнатов в городе двое, и с каждым мне соперничать. Восемьсот, Моше, — это мало, мне надо больше. Вы же хотите, чтобы я победил на выборах? Ведь это и в ваших интересах тоже?
- О, молодой человек, ви плохо знаете сказки от бедных еврейских мальчиков, - сокрушенно покачал головой ростовщик, - они дословно пересказывают те сказки, щэ слышали от старых еврейских дедушек, и эти сказки, хотя и о прошлом, имеют быть сбывшимися. А если их сказки становятся полным халоймесом, они таки честные маленькие гаденыши, и несут злотый назад, шэб те, кому они рассказали их, поимели хоть такое утешение. А если гельт после истории упадет в руки не мальчику, а его родственнику, то шэ в этом такого?
Яхонтовый мой, магнаты же заимеют этих денег постепенно, и то – если им не сделают похохотать другие добрые люди, а ви обретете их сразу, как голос из куста. Да и ви егозливый юноша, и сумеете сделать им грустно между собой, без вашего влияния. Да и они сами будут рады огорчить маменек соседа. Ви были бы правы, если бы шли один на двоих, но сейчас каждый ищет место для себя одного. Вот ви смотрите, я могу поднять до тысячи: это ви перекроете и пана Вилковского за месяц, и пана практически Корфа тож. И откройте ваши уши: сразу и за один раз.
— Ну хорошо, — согласился Яцек на замечание Моше о мальчиках. — Может, я не знаю ваших мальчиков, так что поглядим, насколько они будут полезны. Что же до грошей, любезный Моше, тысяча за раз — это, конечно, хорошо, но мы же с вами условились, что гроши я буду забирать не разом? А раз так, почему бы вам не поднять предел займа хотя бы до полутора тысяч? Сразу всё я брать не буду, обещаю: но я должен знать, на какие деньги я смогу рассчитывать при необходимости. И в конце концов, чем вы рискуете? Моё поместье с лошадьми стоит уж всяко больше полутора тысяч и… сколько там будет с процентами, полторы тыщи да полтораста, так что свои деньги вы при любом раскладе вернёте.
- Яцек, давайте таки условимся на тысяче, а если через седмицу ви не будете иметь хлопот и покажете, что даже в условиях проблем ви твердо стоите на ногах, то я добавлю еще полтысячи. А риск мой тот, если до вас пустят, например, огненное колесо, или усем укоротят головы и отымут все имущество на правах сильного, а мне покажут дулю с маком.
— Огненное колесо! — не очень почтительно фыркнул Яцек. — Мы стоим на берегу Немана, и у нас несколько десятков человек. Затушим любой пожар, не успеете и заметить. И это ещё если поджигатели мимо наших псов пройдут. Но, впрочем, чего я буду хвастаться… Тем более что говорите вы, любезный, справедливо, — согласился Яцек. — И правда, если мы друг другу полезны за эту седмицу не станем, какой смысл нам дальше сотрудничать? Тогда сейчас я бы взял у вас семьсот золотых, а остальное пока пускай у вас остаётся.
- Таки так и договоримся, пан Юхнович. Подпишем все бумаги, а потом ви получите гельт. А пока подумайте, у каком достоинстве будут монэты и другие подобные мелочи. Попомните мои слова, молодой человек, ви далеко пойдете, - ростовщик назидательно поднял палец, - и это говрю вам я, Моше бар-Шимон. С вами таки приятно иметь дело, ви хваткий и деловой человек!