Наслаждавшиеся панскими пикировками стражники спешно открыли ворота. Рожи их были довольные-довольные, хитрые-хитрые: кажется, вечером по городу пойдет новый слушок. Впрочем, не открывали ворота они наверняка не потому, что желали услышать, чем кончится диалог, а по самой простой причине: распахнешь не перед тем – второй обидится. Распахнешь перед двумя сразу – спор может разгореться, и тогда им не поздоровится уже от солтыса.
Меж тронутых золотом строгих дубков и молодых лип, меж клумб с крупными, изящными, с ярко окрашенными венчиками белыми цветами и кустов бледной осенней сирени Антанас проследовал к тяжелым дубовым дверям поместья солтыса. Поднявшись по каменному порожку и миновав угодливо поклонившегося слугу, он поднялся в большую горницу, где Ольгерд обычно и работал.
Так было и сейчас. Хотя дом был и каменный, сама комната была украшена панелями из светлого дерева с тонкими травяными узорами по краям. Такие же узоры были и плитках, облицовывавших камин, который был скорее пригоден только для отопления, чем для готовки. Мягкий свет из распахнутого широкого окна ложился на гладкий пол, на панели, на небольшой стол, за которым сидел слишком молодой, по мнению многих, хозяин Гродно.
Не ожидавший, видимо, визита, Ольгерд был одет темно-коричневый домашний сукман с синими отворотами рукавов, из под которого проглядывала нижняя рубаха, и неширокие темные шаровары. Мягкие сапожки почти не скрипнули, когда он поднялся, снимая магерку в знак приветствия. Отодвинув в сторону пергаменты, солтыс указал гостю на глубокое кресло подле стола, не там, где обычно сидели посетители, но где сиживал кто-либо из членов Рады, когда вопрос мог потребовать их вмешательства.
Голос шляхтича был густым и пышным баритоном, которым бы стоило петь тягучие, грустные местные песни, а не обсуждать дела политические.
- Пан Антанас, рад вас видеть. Присаживайтесь. Какая нужда привела вас ко мне в столь…, - он чуть замялся, - сложное время. Ужели что-то произошло с утренних событий?