Первой утренней мыслью Майолин было желание превратиться в человека. Нет, не оттого, что ей окончательно надоела судьба странника в тенях; она считала, что сон людей был тем, что легче справилось бы с опьянением, в отличие от способа отдыха у эльфов. Хотя её тело пережило попойку без особых проблем, но на душе царил разлад. Этой ночью она не запомнила видений — лишь в памяти остался привкус горечи и сожалений. О ком? Отчего? Нет ответов.
Чуть лучше она запомнила начало вечера, и собственное бахвальство вперемешку с жалобами. Владей Майолин силами влиять на человека через его имя, вчера герою Севера стало бы очень плохо. Но дело было не в мыслях — она была права — просто такой её впервые видели и Сокол, и её друзья. Не гордой воительницей, посланницей своего народа, а всего лишь хнычущим ребенком. А что еще она могла рассказать, не помня себя?
Вспомнить былую жизнь фаворитки? Выдать Луитара в беседе о Хранителях? Каждый вариант страшил Майолин по-своему, как и истории ювелира — не дай небо, в голову набравшему Соколу придёт то же самое, что и остроухой жрице на холме. И где Исилмэ? Кто посмел прикоснуться..
Лишь призвав меч и убедившись, что пропали лишь воспоминания, девушка перестала так сильно волноваться. Даже смогла искренне пожелать доброго утра, хотя поднимать на друзей глаза она всё еще избегала. Собрав вещи, уличила момент укрыться в купальне, раз не получилось вчера смыть с себя кровь, пот и злобу этих зверей. А на обратном пути, осторожничая, отловила Кориса в уголок и, немного косясь, спросила:
— Я ничего не говорила вчера странного, что тебя бы удивило? Как знакомого со мной. Лучше сразу спроси, я объясню. Наверно.