За насколько ударов сердец тех, кто был нынче в общем зале дома конунга, Хаттхусе, Высоком Доме, успело погибнуть несколько человек, включая одного из тех, кто пришёл к Торстейнну соискать возможность проявить себя в Турнире Достойных. Значило ли это, что бедолага Ульфгер был недостойным? Он, молодой, красивый, сильный воин, коего пощадили боги тогда, когда пересекли нить его судьбы с нитью Линды, ведьмы из обитателей холодных северных озёрных лесов, А потом резко изменили своё решение и сочли недостойным, оборвав его нить так внезапно и нелепо? Или, возможно, богам было плевать на судьбы смертных – как тех, кто чтил их, совершая подвиги и мечтая об участии о турнире в честь Владык Асгарда, так и тех, кто почитал их, служа им в качестве прямых посредников меж смертными и бессмертными? Если нет, то как объяснить было не только жестокую смерть Ульфгера, но и чудовищный конец, которого постиг молодой годи, жрец Одина? Не его ли тело, покрытое серебристым саваном льдистого инея, лежало нынче у подножия конунгова трона, среди рассыпанных по каменному полу Высокого Дома священных рун?
Вопросы, вопросы, всегда без внятных ответов. Такова судьба любого, кто решит бросить вызов судьбе и попытаться понять такие бессмысленные вопросы, как «смысл жизни» и «мироустройство» – во всяком случае, о том гласила народная молва и опыт бывалых, тех, кто пытался разобраться в том, почему жизнь в этом мире настолько несправедлива, а судьба – коварна.
Те же, кто предпочитал активно действовать, а не пассивно плавать по волнам раздумий о том, почему так несправедлива жизнь, действовали. В частности, Сигбьёрн по прозвищу «Конь» – ринулся атаковать нежить дальше, и его могучая секира снова нанесла чудовищный урон не-живому противнику, оставив посреди живота оного глубокую рану, через которую наружу высыпались подгнившие внутренности ожившего трупа, наполнившие общий зал Высокого Дома отвратительным, тошнотворным смрадом.
Асмунд тем временем отошёл влево, ближе к чародейнице из загадочного народа ялкикасву; те тонкие и незримые нити, которые вплетались в гобелен его судьбы и были окрашены в краски его богов, позволили Буревестнику даровать временное благоволение асов троим воинам, сражавшимся против умертвий: Сигбьёрну, Эгилю и Тофбьорну.
Который, в свою очередь, выхватил второй меч и ринулся атаковать деву в чёрном, поименованную «Брэди» – «неистовой яростью». Удар первым мечом оказался успешным и оставил неглубокую, но яркую – красную, как уста Фрейи – полосу на боку воительницы, второй же, увы, пропал втуне, поскольку Брэди была неимоверно подвижной и неуловимой.
Неуловимой для физического оружия, но, как оказалось, не для магии и чар; второй раз тряхнула Линда веточкой можжевельника, и второй раз обжигающий хлад охватил деву-воительницу в чёрном; закричав от боли, Брэди воскликнула:
– Жги, ведьма, жги! Но жгучей этой боли, от твоих неуклюжих чар, была моя боль, когда умер мой отец. И куда более жгучей тело и леденящей сердце будет боль от осознания, что твой смазливый хер сдох от ЕДИНСТВЕННОГО удара бабы. Как тебе такое, дикарка с озёр?
Эгиль не видел того, что происходило вокруг, но он слышал, и то, что слышал, не внушало ему сопереживания к этим двум девам. Желание отомстить, страсть по справедливому возмездию – да, это было понятно и внятно. Но ненужная жестокость, особенно по отношению к несчастной озёрной ведьме, буквально несколько мгновений назад утратившей своего жениха, которая ничего лихого не сделала этим двум девам – это было действительно… неуместным и неправильным. Воодушевившись этой мыслью, Эгиль направил всю свою сверхъестественную энергию на то, чтобы причинить урон женщине с ледяным голосом; тихий вскрик оной позволил молодому вардлоккру понять, что его усилия увенчались успехом.
Медноволосый бард, младший сын королевы Мейв, о которой слышали почти все присутствующие в общем зале Хаттхуса, увидев, что творила дева в чёрном, решил таки, что не нежить является главным противником, осквернившим традиционное приветствие и общение между участниками Турнира Достойных и конунга, этот турнир объявившим; бросив на пол свой арбалет, молодой человек выхватил свой меч из ножен, изукрашенных прихотливыми узорами, отличавшими почти все произведения искусства, сотворённые ремесленниками-милесианцами, и ринулся в бой против Брэди. Да, его меч достиг своей цели – у девы в чёрном было слишком много противников вокруг, чтобы своевременно реагировать на все и каждую атаку против неё; но, к сожалению, царапина от короткого меча Ойсина осталась лишь царапиной. А вот рана, которую нанесла Брэди в ответ Ойсину, раскрыла грудную клетку оного, как устрицу; розово-красные лёгкие и белесая плева, окружавшая внутренние органы, стали главными цветами, обозначившими состояние милесианского барда. Изрыгнув поток кровавой пены, Ойсин безжизненно упал на каменный пол Высокого Дома.
Конунг в очередной раз доказал своё право быть первым среди людей, уничтожив ещё одно умертвие троичной – и невероятно стремительной – атакой своим боевым молотом. Охранники Высокого Дома с разной успешностью атаковали призванные Орвентой трупы, внезапно обрётшие способность снова сражаться; кто-то погиб, кто-то выжил. Главным же событием, подведшим итог этим нескольким ударам сердца, стало то, что Орвента – колдунья в белом – громко, на весь зал, крикнула своей сестре:
- Брэди! Достаточно! Конунг получил сообщение, и знает о том, что его преступление не останется безнаказанным! Мы - УХОДИМ - сейчас!!!
С этими словами девушка сорвала второе ожерелье со своей руки, на сей раз – с правой, и жемчужины были небесно-голубыми, словно незабудки. Как только они коснулись холодного камня, коим был выстлан пол Высокого Дома, жемчужины начали источать сизо-голубоватый туман; бросив призывный взгляд на Брэди, Орвента шагнула в туманный вихрь, и скрылась из виду всех, кто находился на тот момент в Хаттхусе; сизо-голубоватая дымка стала растворяться в воздухе почти сразу же за тем, как дева в белом ушла в неизвестность из Высокого Дома конунга Искльйова.