Такой «сон» нельзя было назвать кошмаром, но страху он, конечно, натерпелся. Такеси очнулся с крупной дрожью, которая встряхнула его существо несколько раз. Однако, обстановка вокруг подействовала закономерно умиротворяюще на Кёске, успокоив его начавший было паниковать из-за непонятного непонимания произошедшего разум. Распластавшись и таращась в потолок, Рисовый прогнал в своём сонном уме события последних дней, покрывшихся лёгким туманом сюрреализма. И когда его картина сложилась в единую целую цепочку событий, Мул состроил самое кислое выражение лица, на какое он был способен, прикрыл глаза и устало приложил ладонь к лицу на манер пальмовой ветви.
– Уф-ф, как Гуру-Махараджа с меня спросит-то... сколько меня не было? Какой провал, позор... дерьмо собачье, – тихонько шептал вслух Такеси, почти что сипя сквозь зубы. Предаваясь тем же практически чувствам, что возникали у него при новостях о невыполненном плане по сдаче риса (то досада на себя, обида на природу и лёгкая, никому конкретно не адресованная, злость здорового человека, та злость, от которой хочется работать до кровавых соплей, но от телесной слабости всё на ней и заканчивалось), Кёске сначала не заметил, что что-то в этой сцене было... не так. Он выдохнул, почесал шею в том месте, где ощущалось эхо далёкой фантомной боли, и взял на себя труд осмотреться получше.
И вот тут окружение без труда подкинуло парню топливо для чувства какой-то неправильности в мироздании. Нет, дело точно не в палате. Цыкнув, Такеси отказался морочить себе и без того весьма пострадавшую голову попыткой выяснить назначение сего места. Куда больше интереса и вопросов всплыло в голове при взгляде на форму. «Простите, а это точно моё?» Узнать ответ посредством ближайшего рассмотрения Рисовому помешала подушка, которую ему заботливо, пусть и ёкай знает, зачем, водрузили на грудь. «Ну, убрать её, не великое дело», – подумал безо всякой задней мысли Такеси и решительно взялся руками за препятствие, что слегка отяготило его усиленную Сывороткой грудь.
М-да. И вовсе это не подушка.
Хотя, конечно, довольно мягкая...
Рисовый совершил поразительно большое для него открытие. Даже два.
Сначала весьма чувственное, потому что взять самого себя с таким напором было неожиданно, болезненно и очень, крайне неловко. Вздрогнув от наплывших на него ощущений и постепенно краснея от охватившего его сонма противоречивых чувств, парень (...ли?) с округлившимися от бескрайнего изумления глазами уставился на бугор. При этом отвисшая челюсть отказывалась вставать на место, делая лицо неописуемо комичным. Вот только лично Рисовому сейчас было никак не до смеха. Он пощупал ещё немного, чтобы убедиться, что это действительно его тело реагировало на касания и ему вовсе сие не снилось, и тогда его губы предательски задрожали.
Вторым открытием стала, как нетрудно догадаться, поднятая простыня...
– ПРОСТО КАКОГО РИСА?! – спустя мгновение заорал Кёске и сразу же осёкся, – кхьяяя! – отпустив простыню и испуганно схватившись руками за лицо. Вместо того голоса, к которому он привык, говорил совершенно чужой! Чуть ранее он пропустил это мимо ушей, но сейчас-то воспринял в полной мере! Девичий, ёкай его подери, голос! Выпирающая грудь! Лицо, которое ощупываемое пальцами, воспринималось будто принадлежащее другому человеку! И...
Стоило только коснуться этой мысли, как под кожей, да и в душе, повеяло холодком. Вопрос о том, «он» теперь это, или «она», пугающим набатом зазвучал в голове. Ответ крылся недалеко, всего лишь протянуть руку... и почему та так дрожала, если намерение выяснить до конца, что с ним произошло, овладело духом Такеси? Внутренне страшась любого ответа, Мул всё равно потянулся пальцами к паху. Да ещё и с таким лицом, словно речь шла о разминировании бомбы вслепую. Аж испариной покрылся.