Сегодня Уотердип по праву назывался Городом Чудес.
Человек в общественном статусе Эдуарда Обеда Овеланда не только посетил сомнительный работный дом с ночным визитом, но также оказался слушателем сказки, которой матери в старом Кормире пугали детей ещё многие столетия назад. О последнем Грегори знал точно. Он листал те сборники бесед с хранителями старинного фольклора. Песни и басни наполняли странные условности и завуалированные намёки, сквозь которые алой нитью тянулось предостережение: не оставляйте детей одних по ночам. Никогда не оставляйте детей одних.
— Я… гм… — растерянно принял новости Овеланд. — Я услышал вас. Думаю, лучше нам обсудить это позже. Не при…
Зазвучали шаги сестры Фионы. Она подала Грегори глиняный стакан, наполненный явно кипячёной водой. Поверх его щербатого края Эвервуд видел, как доктор Овеланд украдкой прикладывает большой палец к шее Лаверны, а потом подносит его к своим губам, измеряя расстояние. Потом хирург долго качал головой, всматриваясь в лицо девочки. Рыжее пламя свечи и темнота буфетной плясали вокруг Лаверны как две игривых кошки, то пряча её силуэт, то позволяя ему явиться из тени.
После колебаний врач всё же решился и всем грузным телом повернулся к старухе:
— Сестра Фиона. Девушки пойдут на поправку, однако… после, гм, дискуссии с мистером Эвервудом… гм… я… гм, вынужден задать ещё один вопрос.
— Спрашивайте, — монахиня с облегчением пожала плечами. — Вы уже принесли добрые вести.
— К чьему дому были посланы в услужение Имогена, Кателейн и Лаверна?
Сестра Фиона подняла брови:
— Вы очень добры к нам, милорд Овеланд, но разве этот вопрос укладывается в суть врачебного интереса?
— Укладывается, — напирал хирург. — Я не берусь утверждать это публично, но имею допущение, что девушки могли пострадать именно там.
— Разве же? Как я сказала, мы внимательно оглядели их и не нашли побоев.
— Пострадать не от переутомления, не от дурного обращения, но от чего-то… иного.
— Вы выражаетесь чересчур туманно. И личность благодетеля, как вам известно…
— Гильдия хирургов выступает главнейшим вашим благодетелем, сестра Фиона! Не забывайте об этом! — в гневе доктор Овеланд, стоило признать, производил впечатление.
— Я никогда не забываю о вашем участии. И всё же — это тайна, которую доверяют нам в расчёте на нашу совесть.
— К чьему дому, сестра Фиона? — повторил врач, повысив тон. — Сколько ещё недугов вам потребуется, чтобы услышать меня?
— Уж не даёте ли вы понять, что и другие воспитанницы могут пострадать?
— Я… — тут Овеланд посмотрел на Грегори так, как будто вручал ему ключи от своего здравомыслия. — Я с неохотой, но готов допустить это.
— Милорд! — старуха распрямилась и её голос приобрёл твёрдость и требовательность, будто она стояла в центре классной комнаты. — Ваши слова звучат как угроза и обвинение, чья серьёзность едва ли может опираться на телесную немощь трёх уличных бродяжек, которых я, увы, не научила достойно выносить тяготы службы.
Овеланд открыл было рот, но монахиня не уступала:
— Вы желаете, чтобы наш приют стал источником паники? Плюнул в лицо добродетельным, милосердным господам, которые готовы принять к себе в услужение безродную девчонку и обеспечить ей будущее? Вы ведь знаете, как щепетильно относятся к персоне слуги в богатом доме. Кто станет обращаться к нам, зная, что завтра весь город будет судачить о…
— Я продолжаю настаивать. И гарантирую вам свою деликатность.
— Нет уж! Я должна заботиться о всех моих подопечных, не избирая между ними любимиц.
— Мой друг и коллега, — нетерпеливо перебил её Овеланд, — считает уместным предположить, что и следующая девица, посланная вами к этому дому, вернётся без чувств, если вернётся вообще. Вы готовы принять такую ответственность? Не перед моим лицом, не перед лицом общества. Но перед Господом, который в милосердии своём повелел не возжелать ближним зла!
Монахиня наградила Грегори недовольным взглядом, который в эту минуту явно противоречил озвученному господнему завету:
— С чего милорд это взял?
— С того, что опыт милорда Эвервуда, — движением руки Овеланд остановил Грегори от возможных объяснений, — позволяет ему выносить суждения такого характера. Отвечайте, сестра. Или я окончательно потеряю терпение.
Установилась тишина. Даже дыхание девушек, казалось, сникло в грозовой атмосфере. Потрескивали свечи, съедая парафин и фитили. В недрах старого дома завывал ветер, беснующийся сейчас на пустых улицах. Наконец монахиня что-то буркнула под нос и взглянула на мужчин по очереди:
— Знайте, милорды: если мои слова покинут эту комнату — вы обречёте работный дом на нищету и позор. Имение графа фон Заровича. Вот куда их отправили!
=○=
Холод снова кусал щёки, отогретые в прелом воздухе буфетной. Джентльмены молчали, дожидаясь, пока монахиня запрёт за ними двери и восстановит хлипкий бастион, уберегавший девочек от невзгод и несчастий мира. Забивая трубку, доктор Овеланд неспешно, но беззлобно промолвил:
— Хех. Чёрт побери вашу любовь к несусветным байкам. Если бы я не слышал песню своими ушами, друг мой, и не видел их состояния, я первым поднял бы вас на смех. Монстр из легенд! Клыки во рту человека! — руки врача так дрожали, что он просыпал табак на носок собственной туфли. — Поверить не могу, что я в самом деле услышал от вас именно это… Признайтесь хотя бы сейчас, что вы разыграли меня.