Его везли в этот лагерь в бешеном темпе. Скрипела и качалась тяжёлая закрытая повозка, ныряя в ухабы и подскакивая на кочках, грохотали оббитые железом колёса, вздымая дорожную грязь и пыль, безостановочно хлестали плети по лошадиным крупам, дробно и глухо стучали копыта. Раз за разом сквозь это безумное нагромождение звуков доносилось отчаянное конское ржание и звонкое щёлканье бича возницы.
— Быстрее! Быстрее, дьявол тебя!..
Редкая остановка означала лишь смену скакунов. Заранее оповещённые конюхи споро распрягали повозку, уводили взмыленных лошадей, на смену им приходили другие: свежие, отдохнувшие.
Лязгала, открываясь, небольшая металлическая задвижка в одном из бортов повозки. На мгновение в тёмное нутро повозки проникал солнечный или лунный свет, но затем исчезал — в окошке появлялся человеческий глаз.
— Он здесь, на месте! — снова лязг — и свет пропадал, отдавая внутренности фургона во власть темноты.
Ещё одна минута ругани, запаха конского навоза и раздражённого лошадиного фырканья — и бешеная скачка начиналась вновь.
— Быстрее, вашу ж мать!
Бряцали доспехи конвоиров, опять звонко щёлкал бич, окружённая всадниками повозка срывалась с места, оставляя лишь пыльное облако. Хлёст плетей, скрип, стук копыт, грохот, лязг металла — всё это создавало жуткую какофонию, словно поддерживая и усиливая атмосферу спешки и страха.
Когда под колёсами оказывался очередная кочка, Кэленара внутри подбрасывало вместе с повозкой, кидало на её деревянный борта, будто мешок с сеном. Он даже не пытался хоть как-то смягчать удары: темница и борьба с самим собой высосали его силы чуть ли не до дна. Демонический шёпот истощал его разум и тело, аасимар порой не замечал течения времени в попытках заставить тварь замолкнуть.
— Быстрее!..
— На месте, не сбежал!..
— Новых лошадей, сейчас же!..
Зато боль он чувствовал прекрасно: тело ломило, свежие синяки и ушибы, набитые за время пути, ощущались особенно болезненно. Но самым худшим был ошейник, холодной хваткой стали сдавивший горло. Металл впивался в кожу, мешал дышать, и, что самое ужасное для Кэленара, заглушал магию.
Аасимар оказался слепцом среди зрячих. С младенчества он привык к теплу Света внутри себя, он осязал его всем своим естеством. Он чувствовал такой же Свет внутри остальных людей, у кого-то меньше, у кого-то больше, но он находился там всегда! Его испепеляющая сила всегда сопровождала Кэленара, даровала уверенность и храбрость, помогала в битве, роднила с соратниками, но теперь… Это ощущение, эта сила, это единство со всеми стали для него недоступными.
Где-то в глубине души Кэленар надеялся, что такая же участь постигнет и сущность, вцепившуюся в его душу. Ради этого аасимар был готов пожертвовать частью себя, но шёпот на грани сознания не умолк, только стал немного тише — надежды не оправдались. Он окончательно стал изгоем, отродьем тьмы даже для товарищей по ордену. Бывших товарищей…
Да и с внешним миром павшего посланца небес в последние месяцы связывали лишь появляющиеся на пороге тюремной камеры плошки с едой, а сейчас — только звуки, доносившиеся из-за деревянного борта повозки.
— Гони!
Тёмная тварь присосалась к Кэленару подобно пиявке. Во снах к бывшему паладину приходили павшие товарищи в виде гниющих мертвецов, проклинали его за предательство и трусость. Бодрствуя, он порой отчётливо слышал тихие голоса, монотонно нашёптывавшие что-то на неизвестном языке. Эти неестественные, чужеродные звуки понемногу подтачивали разум Кэленара, он сам с ужасающей ясностью это понимал. Иногда аасимар пробуждался среди ночи из-за звуков боевого горна и командных криков, звучавших в его разуме. Но всякий раз рёв битвы, стоны, всхлипы и лязг металла оказывались иллюзией, насланной нечестивой тварью. Изредка она пыталась овладеть телом Кэленара, но ему удавалось выстоять, чему нередко помогал сдавливавший шею ошейник.
Путь закончился неожиданно для пленника четырёх деревянных стен. Повозка замедлилась, потом и вовсе остановилась. Теперь, когда не грохотали колёса и не скрипели доски, Кэленар смог расслышать гул множества людей, бряцанье стали, громкое дыхание уставших лошадей. Очередная остановка?
Но это оказалось концом пути. Сначала привычный лязг небольшой заслонки, затем долгожданный скрип петель — и в открывшийся проём устремился свет, пронзительный, слепящий привыкшие к темноте глаза. Кэленар ощутил металл грубо обхвативших его плечо перчаток, почувствовал лезвие у горла.
— Не рыпайся, колдун.
Его выволокли из повозки, чуть ли не швырнули в руки кого-то другого. Колени подгибались, усеянное синяками и ранами тело отказывалось повиноваться. Кэленара тряхнули, силком поставили на ноги.
— Стой ровно, мать твою!
К этому моменту глаза аасимара уже частично привыкли к свету. Он находился в каком-то поселении, судя по количеству оружия вокруг — военном.
— Пшёл! — толчок в спину едва не заставил Кэленара упасть. — Кому сказал!
Пришлось идти. Через полсотню шагов вместе с одним-единственным конвоиром — неужели его, «выродка Тьмы», перестали бояться? — Кэленар оказался у какого-то сгоревшего деревянного здания, рядом с которым толпились… Орки.
«Что эти нечистые здесь делают?» — успела пронестись мысль, пока взгляд отмечал небольшие детали: простая одежда, солдаты вокруг, но самое главное — ошейники, такие же, как у него самого.
Зеленокожие здесь пленники. Рабы. И он, стало быть, теперь один из них.
— Принимайте пополнение, ещё один нелюдь в ваши ряды… — подтвердил солдат мысли Кэленара. Нелюдь, стало быть…
Нелюдь… Слово ударило не хуже боевого молота. «Посланец небесных сил», «надежда ордена», «Светлый»… Человек с частичкой Его света внутри, чьи глаза светятся расплавленным металлом. А теперь — нелюдь.
После нескольких лет службы в ордене — нелюдь. После десятков битв рука об руку, плечом к плечу с боевыми братьями — нелюдь. После пламенных речей о вере, добре и святости — нелюдь. Слово звучало в голове Кэленара, било, словно громадный колокол.
Вместо сияющих лат — обноски заключённого. Вместо меча в руках — кандалы. Вместо печати ордена — ошейник.
Нелюдь.
Не выродок Тьмы, не предатель, не подлый колдун.
Нелюдь.
Взгляд потухших светло-золотых глаз упёрся в солдата, в них заплясала одинокая искорка. Голос в голове стал громче.
«Нелюдь».