Она даже не стала дожидаться, пока Салима договорит, засунув кляп обратно и, для надежности, влепила засранцу мощную затрещину, словно показывая, что у смазливость её мордашки ни шла ни в какое сравнение с силой удара. Затем оглянулась, осматривая Карину, Салиму, Иванну, Анну и Ирму и коротко бросила, не задерживая взгляд ни на ком надолго:
- Вам лучше отвернуться. Умеющий целить... - Эленвен не стала заканчивать.
Несколько секунд девушка выбирала с чего начать. Взгляд её опасно упал вниз, вызывая на лице хищный оскал, но если отрезать пленнику самое ценное - вряд ли у него останется стимул выжить, верно? У нее не было много опыта в таких делах, зато была неприкрытая ненависть, воспитанная Рамоной (как сама Эленвен считала) и умения, которые были присущи её рукам. Сестры говорили, что нет рук более нежных и умелых, чем у нее, и в основном речь шла совсем не о постели. Дар целительства, которому жрица училась сразу у всех - стал её талисманом, маленьким оберегом, который помогал ей ощущать себя не только лишь тупой воякой, способной колоть чурки одним ударом топора, но и умелым и заботливым лекарем. Однако, как и любой лекарь - она слишком хорошо знала, как создать невыносимую боль.
Разрезав рубаху на груди пленника, Эленвен задумчиво осмотрела его грудь и кивнула сама себе. Принесла ближе свой медицинский набор, следовало бы смазать лезвие спиртом... но зачем? Она всё равно не собиралась давать говнюку жить, правда знать ему об этом явно не стоило. Тем не менее, клинок девушка всё же в чем-то вымазала. Совсем чуть-чуть, по бородке лезвия, но улыбочка её явно говорила о том, что больше - могло бы просто убить негодяя.
Она начала с малого - несколько аккуратных круговых надрезов на левой груди, чтобы слегка пустить кровь и освободить пространство между мясом и кожей. Так часто делала Анна, когда снимала шкуру со зверя. И ей, как и другим, понимающим в таких делах, уже на этом моменте могло стать совершенно ясно, что последует дальше. Увы, это и правда было совсем не приятным зрелищем... для большинства жительниц Купола.
Тем временем, несмертельный яд, которым обычно Эленвен нагревала внешний эпителий - начала разжигать кошмарный огонь под кожей пленника, но жрицу это особо не волновало. Она не просто пытала его... она жаждала крови.
Первую полоску кожи она сняла даже не особо стараясь. Плоть не всегда отделялась свободно, так что жрица не стеснялась добавлять более грубые надрезы, отчего мясо пленника издавало мерзкий хлюпающий звук и брызгало кровью. Пульсирующая обнаженная плоть еще живого существа смотрелась абсолютно кошмарно даже для подготовленного зрителя, но такой вид не был способен вызвать у целителя помутнение рассудка или желудка.
- Постарайся не вырубиться, говнюк, у нас с тобой мало времени, но я обещаю, ты ощутишь это - как вечность.
Проворковала Эленвен ему на ухо, а затем резким движением оторвала первую полоску кожи, бросая её наземь. Затем нож пошел в дело снова. Самым ужасающим было то, что каждый надрез добавлял всё больше кипящего жара бедняге, всё больше яда проникало под кожу, растворяясь в крови и воспаляя обнаженную плоть. Пульсирующие вены, которые Эленвен мудро обходила стороной, выглядели, как какая-то пародия на реальность. Пост словно превратился в портал в преисподнюю, а жрица, кажется, даже не собиралась останавливаться. Она даже не предлагала ему вытащить кляп и сознаться, хотя, кажется, он был чрезвычайно близок к этому. Лишь сняв с груди бедняги еще три полоски и начав надрезать его сосок, аккуратно отделяя шишечку от плоти, Эленвен заметила, что её жертва перестала подавать признаки жизни.
- Я с тобой еще не закончила, тварь, - зло прошипела она и метнулась к сумке.