Выслушивая Карину, Салима не могла не улыбнуться:
- Ну, все-таки не "Жаба", а Гильом-Драть-Его-Дэвам-Под-Хвост-Четвертый-Герцог-Оксилонский, - поправила она. - Моя тетя в День Боли и Гнева прославилась тем, что зарубила его знаменосца и опрокинула герцогский штандарт в грязь. А вот кто ему лабрисом хлебало на две части расколол - об этом спорят до сих пор, не меньше полудюжины Сестер на это дело претендовало...
Тут наставница оборвалась, вспомнив, с чьей внучкой говорит. Да, так было всегда - считай, со времен младшей школы. У многих ее одноклассниц бабушки сражались в той знаменитой битве. Некоторые из них были живы во времена детства Карины, и, разумеется, их часто приглашали в школу, чтобы ветераны поведали маленьким девочкам о страшном и славном дне, когда Сестры нанесли жестокое поражение мидгалльскому королю. Ясное дело, девочки, которым повезло быть внучками таких отважных воительниц, ходили потом по школе форменными королевами. И, разумеется, бабушку Нессу с ее рассказом никто на воспитательные и торжественные мероприятия не звал...
Нет, их семье никогда не припоминали произошедшего много лет назад. Однако - Карина привыкла к тому, что умолчания иногда ранят больнее, чем высказанное открыто, а попытки проявить деликатность оказываются куда оскорбительнее, чем собственно оскорбления. Впрочем, однажды ей действительно высказали все в лицо - во время той приснопамятной ссоры на посту в западных болотах, когда старшая ее группы, после продолжительного разговора на повышенных тонах, в приступе раздражения выдала: "То есть это я тупая, да? Может, ты сама покомандовать желаешь? Ага, отличная идея - с твоей-то родословной..." Последнюю фразу и услышала Салима, входя с улицы в хижину, а увидела Карину уже с рукой на эфесе меча и с перекошенным от ярости лицом...
Но это было тогда, и это она постаралась забыть. А сейчас - сейчас как будто снова вернулась в мир неловких умолчаний...
- ...Если в деле замешан культ Митриоса - это может быть очень серьезно, - решила сменить тему наставница. - Прошлый накат на Купол шел с этой же стороны, и тоже по инициативе жрецов. Как бы не вышло, что хорошие времена опять закончились... Так что, резьбой по мясу будете заниматься? Ладно, послушаем, что этот волчара провоет...
Последние слова были сказаны без какого-либо выражения - теперь, когда ближайшая опасность миновала, Салима снова вернулась к предписанной роли "невидимки", и Эленвен вместе с остальными девушками отчетливо поняли, что предстоящее живодерство тоже станет для отряда Эленвен экзаменом.
***
Когда Вивиан и Адель завели "беженку" в хижину, притворив за собой дверь, маленькая блондинка начала торопливо шептать подруге:
- Слушай, Ви, мне эта смазливая мордашка совсем не нравится, - аэлиситка сразу поняла, что речь идет об Эленвен. - Она отбитая какая-то, ты ее глаза видела? Дэвы с ним, с мужиком, но если она с сестрами станет по-скотски обращаться? На меня тут наорала как бешеная, строит из себя невесть что. Короче, если она и дальше борзеть будет - я молчать не стану...
Из торопливой речи бардессы Ви не получалось понять, что же именно произошло на посту до ее прихода, но то, что напряжение между двумя командирами грозило вылиться в открытый конфликт, было очевидно. Однако сейчас главной ее заботой все же была Клеменс, со своей лживой историей и фальшивой грудью. Выслушав обращение жрицы, лжекрестьянка словно надломилась изнутри. "Артистка", бухающаяся на колени и называющая стражей "добрыми госпожами", пропала без следа: в хижину девушка проходила словно на казнь, и, оказавшись внутри, без всякого интереса обвела обстановку помещения взглядом (задержавшись, впрочем, на так и оставшейся стоять на столе шкатулке), и сказала лишь одну фразу:
- Вы меня убьете теперь, да?
Вопрос, в котором почти и не было вопросительных интонаций - скорее, констатация факта. Во всем облике Клеменс была теперь приводящая в содрогание обреченность, усталость женщины, слишком многое претерпевшей, чтобы проливать слезы над своими последними минутами, и не верящей в возможность какого-либо милосердия.
Адель, никогда не лезущая за словом в карман, уже открыла рот, чтобы возмущенно опровергнуть очевидную неправду (не бывало под Куполом такого, чтобы женщина убила умышленно другую женщину), однако поперхнулась первым же словом, покосившись на Ви. Одни Богини разберут, что творится в головах пришелиц из внешнего мира, а за отсутствием Богинь есть жрица Аэлис, которая давно уже зарекомендовала себя знатоком тамошних обычаев...
***
Наверное, дело было в ее лице. Или в голосе. Или разом во всем внешнем облике - те качества, что заставляли многих, слишком многих Сестер как храме, так и в Старой Крепости вздыхать о благосклонности Эленвен, делали ее угрозы звучащими не слишком внушительно и достоверно. При все безнадежности своего положения мужик, как ни странно, скептически ухмылялся, выслушивая ее тираду, а после слов о многих часах мучений даже кивнул каким-то своим мыслям. И рамонитку обожгло изнутри озарением: время. Он будет тянуть время, ибо считает, что оно работает на него. Чего он ждет - это главный вопрос, быть может, даже важнее, чем кто его послал.
Дождавшись окончания речи жрицы, бородач ухмыльнулся, собираясь, видимо, сказать что-то в его ситуации безумно дерзкое - однако, только лишь открыл пасть, как в ребра ему саданула кулачищем Иванна:
- Если ты, вонючий выскребыш, скажешь что-то не по теме - я тебе твой стручок откручу, понятно? - произнесенные вновь без особой злобы слова в сочетании с хорошим ударом подействовали, как ни странно, куда эффективнее изощренных угроз Эленвен. Приходится признать, что есть ситуации, когда красивая физиономия больше мешает, чем помогает в общении.
- Ладно, - вдоволь половив ртом воздух, слишком картинно (тянет время?) помотав головой, мужик, наконец, снизошел к конструктивной беседе. - Мы охотники, из вилланов барона Прива, решили побить кабанов в Запретной Стороне. В баронские леса не сунешься - там егеря любого на месте повесят...
Вранье было слишком уж очевидным, да бородач и не старался придать своему ответу убедительности. Сложив руки на груди, Салима неторопливо протянула:
- Да уж, без резьбы по мясу тут точно не обойтись. Суньте ему только в рот сначала чего-нибудь - а то все зверье окрестное распугаете, - чернокожая кивнула в сторону двери хижины: она определенно уловила, что и там, внутри, происходит нечто важное.