Цезария склонила голову в знак приветствия и уважения и сообщила аббатисе, что отряд "Воронов" действительно вернулся целым и невредимым, несмотря на выпавшие на их долю испытания. Другие послушницы ушли, а уставшая девушка никак не могла взять в толк, зачем здесь шла подготовка к чьему-то посвящению настолько заранее? Обычно посвящение происходило, когда уже всё рассвело или когда солнце достигло зенита. И эта подготовка не требовала много времени. Похоже, Жюстина де Анж будет завтра занята важными делами и сможет отлучиться лишь на несколько минут, чтобы провести посвящение будущей монахини... Интересно, кто была та счастливица?
— Спасибо, госпожа! — девушка вновь склонила голову. — Я только выполнила, что было поручено мне во имя Господа нашего...
Аббатиса встряхнула ткань из свёртка, и Цезария вздохнула от удивления. Всё резко встало на свои места, когда перед ней предстала новенькая роба. И послушница совершенно не знала, была ли она достойна сана, идущего вместе с этой одеждой. Это были большие ответственность и надежды, которые Цезария должна была взять на себя. Доходил ли её голос до неба и до самого Небесного Отца также чётко и явно, как голоса монахинь?
Девушка не могла не признать, что ей понравилось, как выглядит роба монахини. И вышитые религиозные символы, и ремень с дополнительной лямкой для того, чтобы подвесить Евангелие, и добротный крой формы, удобной для долгих походов, — эта одежда вызывала в ней внутренний трепет и желание служить Всевышнему, доносить до него свой голос с большим рвением.
Неуверенность Цезарии растворилась со словами аббатисы. Жюстина де Анж была строгой и мудрой женщиной, поэтому если она видела в послушнице достойную кандидатуру для посвящения, значит, так оно и было.
Дрожащими руками девушка стала расстёгивать тугой ремень, стаскивать с себя балахон вместе с остальными атрибутами послушницы. Их она аккуратно, несмотря на призыв не задерживаться, сложила сбоку от себя. Новая роба взамен старой одежды надевалась легко и быстро и казалась во много раз удобнее балахона. Кроме того, вместе с чувством новизны Цезария ощутила, что теперь она стала более открытой: новенький капюшон не закрывал лицо и шею; роба подчёркивала фигуру девушки в отличие от балахона, который наоборот скрывал очертания тела под бесформенными слоями ткани, из-за чего служку-мужчину практически нельзя было отличить от послушницы-женщины; руки свободно себя чувствовали в широких рукавах, и вместе со всем этим в робе было прохладнее — не придётся страдать от жары, как раньше.
Когда она переоделась, послушницы уже принесли кубок с елеем. А Цезария смотрела на своих подруг: несмотря на то, что девушка сейчас станет монахиней, она не начнёт к послушницам относиться как-то иначе, свысока. Ведь они были в конечном итоге все равны перед Господом, пусть кого-то из них и отметит Всевышний.
Приказу Жюстинии девушка не могла противиться, и, как подобало, она встала на колени перед алтарём. Лишь знание о том, как происходит обряд посвящения, удержало её от вскрика, когда аббатиса полоснула по своему запястью кинжалом, чтобы смешать ароматное масло с кровью. Боль, которую причинила себе аббатиса, Цезария почувствовала, как свою собственную.
Она прикрыла глаза, слушая, как молитва настоятельницы наполняет её и этот зал, ощущая елей, смешанный с кровью, на своём лице.
— Amen! — повторила девушка вслед за госпожой де Анж. Она приподняла голову под нежные поглаживания пальцами и... растворилась в моменте, исчезла, потерялась и нашлась, когда её изнутри затопило ярким светом. Придя в себя от оклика аббатисы, новоиспечённая монахиня поднялась и омыла лицо.
— Вы всегда будете моим учителем, и я приложу все силы, чтобы сохранить и приумножить свет под небом Всевышнего, — Цезария улыбнулась своей мягкой улыбкой. — Спокойной ночи.
Оказав помощь послушницам в уборке кубка с елеем и кинжала, девушка подхватила с пола прежнюю одежду послушницы и, держа её в руках, направилась к своей келье. После обряда посвящения усталость с неё сняло как рукой. Её переполняли внутреннее тепло, благодарность к Жюстинии и любовь к богу. Всё для неё переменилось, и в то же самое время она была всё той же Цезарией.