Скоротечная стычка все тянулась и тянулась для Юрона. Мертвец нескончаемо наседал, не обращал внимания ни на удары меча, ни на разряды молний. Вот он пошатнулся от толчка. Вот ударил как-то небрежно, наотмашь, но разом весь воздух из легких выбил. Вот он уже ухватил за рубаху Юрона. А вот Юрон сам почему-то треплет его за грудки, словно не мертвеца, оживленного темными силами, а пьяного слугу.
А вот когда чудовище успело откусить кусок его жилета на боку и пребольно прокусить кожу, кажется, даже мышцы порвав, Юрон не помнил. Так и смотрел удивленно на ладонь, прижатую к боку из-под которой толчками кровь вытекала. Смотрел и думал: "вот дурень, надо сказать ему, чтобы тряпкой зажал, да перетянул". А потом вдруг отчего-то застрял на мысли, что ладонь-то его. И кому сказать тогда, получается, непонятно.
Цезария помогла. Вернее, как бы и не она – Всемогущий погладил, надо полагать. Но такие тонкости Юрон не очень разбирал. Кто мертвеца рубит – он сам, или его меч? А если бы у меча выбор был, воля, ответственность, обеты. Тонкие руки и добрый голос.
Но тут либо целая наука – либо суеверия да домыслы. Не с тем ни с другим Юрон дел иметь не хотел. Потому кивнул только Зардомасу и первый побежал по следу.