Джон, выдергивая глефу из плеча врага, врага, который должен был свалиться на землю после такого удара, хрипло втянул воздух и приготовился к колющему удару. Отвел древко назад, напряг руки, ибо для того, чтобы острием проломить кость, нужно недюжинное усилие. А шанс был только один – наемник видел, что происходит, когда эти существа добираются до своих жертв. Видел. И даже сейчас старался забыть, отбросить картину гибнущей Фелиции. Если бы он не промедлил, если бы он атаковал, вместо того, чтобы защищать Эвелинн… разум говорил, что исход мог бы быть и неизменным, но сердце кричало, что все могло завершиться и иначе. Не было бы этих безумных смертей, когда человек, вырывавшийся с того света погибал во второй раз за мгновения до победы.
Победы ли? Образы гвардейцев, отразившиеся во тьме, рассеивались, но ее материальные чудовища оставались столь же смертоносными. Мрак, пусть и естественный, давал им силу, напоминал и самому Джону, что, даже после снятия проклятия Бреши, угроза все еще есть, все еще гнездится где-то в иных мирах, и нельзя тут погибать. Нельзя дать этой истории умереть. Ради живущих. Ради тех, кто отдал жизни, чтобы дать свету шанс.
Не победу. Шанс.
Он устремил глефу вперед, и, одновременно с этим, на горизонте блеснул луч восходящего солнца. На мгновение все превратилось в картину, сошедшую с пера художника, которого однажды назовут великим. Тронный зал, во всем его великолепии, бережно сохраненным тьмой. Устилающие его тела гвардейцев и их мертвое величество, незрячими провалами глазниц черепа созерцающее сражение. Туши чудовищ на полу, покрытом маслянисто блестящей черной кровью. Из спины одной из них, не изрубленной, как остальные, торчит сияющее острие меча, и можно различить лежащего под ней человека. Другой, неподалеку, полулежа на полу, зажимает пальцами кровавые раны рядом с монстром, голова которого разворочена настолько, что узнать волчьи очертания в ней можно лишь с большим трудом. Чуть поодаль покрытое инееем существо нависает над сжимающим в руках двуручный меч латником, по доспехам которого и лежащим рядом кускам щита можно угадать храмовника, и за его спиной девушка натягивает лук, чтобы всадить еще одну окутанную морозом стрелу в морду твари.
И это мгновение прошло, а с ним прошло и отведенное тварям тьмы время в этом мире. Они покидали его в мучениях, оглашая тронный зал воем, но Джон не испытывал ни одного из чувств, которые заставили бы его ускорить их конец. Они не заслуживали сострадания, на них не распространялось то равнодушие, с которым наемникам иногда приходится делать работу, и их смерть не вызывала отвращения, заставившего бы прервать неприятные для смотрящего мучения.
Волколицые отличались от отражений погибших во время прорыва Тьмы, в них не было того странного эха прошлого, они были тупой разрушительной силой, наподобие монстра из болота. И их страдания, после всего того, что, если верить посланным Тьмой видениям, они совершили, были заслуженными.
Джон остановил свою глефу и смотрел, как они горят на свету. Он не опустил оружие, а держал его наготове, чтобы не дать твари сбежать в тень, если она попытается таким достаточно очевидным образом избегнуть кары.
Но этого не случилось. Твари сгорели, оставив Орден Рассвета наедине со светом и будущим мира.
- Слава Создателю…
Слова давались тяжело.
- И слава погибшим.
Это была та победа, к которой он привык. Победа со вкусом горечи. Победа, после которой надо оплакивать погибших друзей и соратников. Вот только масштаб победы был немного другой. И павшие стали за этот день ближе для Джона, чем некоторые из людей, с которыми он прошел целые войны.
Он стоял, задумавшись, пока к нему не обратился Орсо. Толстяку помощь его была не нужна, Илль заботилась о нем настолько хорошо, насколько это возможно. Расмуссен склонился над телом Эвелинн. Его скорбь ощущалась на расстоянии, но Джон сомневался, что храмовник желает сейчас слов утешения. Остальные… остальные были мертвы. Пала от собственной руки чародейка, были растерзаны Фелиция и Виссиль, остальные покинули мир живых раньше.
Джон посмотрел на корону. Выслушал храмовника. Скажи ему кто-то что-то подобное лет десять назад, он бы рассмеялся. Это было больше похоже на сказку, чем на быль. Но с другой стороны… они только что спасли мир.
- Я понимаю ваше беспокойство, командир. И я понимаю милорда де Труа.
Он не мог подобрать слова. И не мог принять решение. Он подчинялся приказам. Он хорошо выполнял приказы, но обычно был кто-то, кто обозначал общий курс. Сейчас же ему предлагали определить курс будущего мира.
- Но прежде, чем ответить, я не могу не спросить. Орсо, почему не вы? Я… я сомневался в вас поначалу, но этот путь изменил нас всех. И сейчас я не сомневаясь, доверил бы вам прикрывать мне спину.
Он промедлил.
- Как ваш, так и мой ответ требуют размышлений. По мне, так надо сперва павших похоронить.