- Фух…
Джон, когда Годрик упал, потянул из ножен меч, чтобы нее с голыми руками встречать гвардейцев, которые, по всем законам бесчестия войны, должны были двинуться добить победителя. Это только в сказках бывает, что поединок один на один решает судьбу королевства, и никто не против этого и не пытается сделать грязный ход. Победа над чемпионом может сломить моральный дух врага, но если они готовы идти до конца, если им по-настоящему есть, за что сражаться, то она лишь лишает противника сильнейшего бойца.
Однако гвардейцы, вместо того, чтобы строем шагнуть вперед, оттесняя наемника к его немногочисленному отряду, преклонили колено. Вышколено, как будто их этому учили. Хотя, быть может, и учили – ведь это были тени людей, что чествовали самого Императора.
Джон посмотрел на то, как свет в рунах копья слабеет. Затем достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. Холодная испарина, проступившая после первого неудачного удара, начала ощущаться только сейчас. Да и вообще что-либо. Усталость, боль в ногах, ломота в перенапряженных мышцах. Мелкие неприятные детали, говорящие о том, что он еще жив.
- Фух…
Наемнику нечего было сказать. Он не был уверен, что они победили. Но бой явно остановился. Возобновится он или нет, предсказать было почти невозможно. Что он мог сказать? Воздать хвалу павшим до него? Сказать, что без них у него ничего бы не вышло? Это казалось ему очевидным настолько, что не заслуживало слов.
Сказать что-то о своем противнике? Те, кто обращался к Годрику, кто видел в нем что-то от древнего героя могли бы это сделать. Но не Джон. Его противник не был чем-то мыслящим, в этом Джон был уверен. Это было боевое мастерство, но даже не отражение, а память. Живой Годрик не дал бы ударить себя зачарованным копьем прямо в грудь. Он бы оценил угрозу, не стал бы полагаться на доспехи, отбил бы удар мечом или щитом…
Джон знал, что удар его был ударом отчаяния. Что он не мог бы сравниться с легендарным воином в честном бою. Он полагался сперва на внезапность и магию, а потом исключительно на магию, не на свой навык. Он бросил взгляд на Фелицию. Этот удар должна была нанести она. Ей были сказаны последние слова Орсо. Она приняла вызов честно. В красивой сказке она бы и повергла Годрика.
Но жизнь отличается от сказки тем, что добро не всегда побеждает. И что нередко ради благих целей в ход идут бесчестные средства. Джон пожал плечами (точнее, попытался это сделать – под кирасой так себе заметный жест) в ответ на реплику Януса.
- Нас резать не стали, и хорошо. Не ждал я, что они по правилам играть будут.
Шутка Януса была не слишком уместна. Более того, после нее Джону стало по-настоящему неуютно. Что, если коллега по ремеслу прав? Что, если он действительно может повелевать этими тенями мертвецов? Он сделал несколько шагов к Фелиции и положил копье около нее, после чего, двинулся навстречу спешащим к погибшим соратникам чародейкам, поднимать свое оружие. В душе вознося молитву Создателю, чтобы то, что те задумали, у них получилось. Павшие заслуживали, чтобы их вернули.
Подняв, вновь встал в строй. Сперва защищать волшебниц, чтобы дело свое сделали, а потом на свое привычное место в отряде. Он старался прогнать все лишние мысли, сосредоточившись лишь на окружении, но это было куда сложнее, чем во время кажущейся бесконечно далекой битвы за церковь. Вторая гибель Годрика, склонившиеся, как по команде, гвардейцы Императора, весь их путь сюда заставляли Джона думать о материях ему незнакомых, задаваться вопросами, не свойственными обычно наемнику.
Вопросами, через которые могла до него добраться Тьма. Несмотря на изъявление покорности алебардщиками, он сомневался, что это последний трюк мрака. Он прикоснулся к фигурке, сделанной Ниэль. Мысль о том, что, возможно, есть еще шанс увидеться, грела душу как никогда. Возможно, потому что это желание, пройдя через момент осознания безнадежности, вспыхнуло новой надеждой.
Но, возможно, было еще одно препятствие. Которое они упускали.
- Командир, а не магики ли эту брешь открыли? Мы со всем сталкивались пока, но не с ними.
Он окинул взглядом зал, пытаясь выискать следы чар или чародеев, которые Брешь и призвали в этот мир. А с нею – Тьму.