Не сразу понял, храмовник, обуреваемый чувствами, что обращаются к нему: уже и не помнил, когда его имя звучало бы женским голосом произнесенное. Но вот дошло - и повернул голову удивленно, и как-то разом схлынули и гнев и обида, и краска с лица сошла с такой скоростью, что иной лекарь подумал бы: "Сейчас обратно сознание потеряет!".
Но нет, стремительно побледневший Роберт не собирался лишаться сил. Он смотрел на свой шлем, будто на второе лицо, понимая, что все это время был представлен чужому взору. Привыкший скрывать эмоции за сталью, он никогда не давал себе труда сдерживаться, и лицо его всегда было красноречиво. И сейчас он, словно мальчишка, которого поймали на краже яблок из соседского сада - одновременно обескураженный и дерзкий, словно ожидающий удара.
Впрочем, через мгновение он посмотрел уже на Виссиль - и снова совсем иначе. Говорит тихо, трясется вся, как осиновый лист на ветру - а в глаза глядеть не боится. Встречает ее взгляд своим - другим, чем прежде. Снимает перчатку и протягивает руку. Не для того, чтобы взять шлем. Но чтобы осторожно дотронуться до лица чародейки, стирая слезы с ее щек, и думая о чем-то, что никогда не будет высказано вслух.