И, как всегда, окончательно в чувство приводит голос брата Элиаса. Командор не говорит: "Привал!", командор говорит: "Держись!". Безмолвный кивает ему, тоже поднимаясь на ноги и, держа за предплечье, хлопает по плечу.
И хотел бы подбодрить как-нибудь брата - а иначе никак. Элиас прав: не время для отдыха или жалости, надо поднимать раненых и двигаться в путь. Осматривает дыры в доспехе, пробитые насквозь, Роберт. Хмурится.
Чтобы затем, подняв взгляд снова на брата (быть может, объяснит, что произошло?) видит, как тот смотрит на Эвелинн. Роберт давно знал его - и знал, что прежде его брат не смотрел так ни на одну из женщин. Никогда не стоял рядом... вот так.
И в сердце храмовника вновь поднялась та волна, что совсем недавно утихла, уступив место умиротворению умирающего. Неужели Элиас предал их братство? Мог ли он взять с Роберта клятву потому, что испытывал чувства к чародейке? Или, быть может, ведьма использовала на нем свои чары? Кто знает, на что она способна? Ведь это ради ее защиты Роберт без малейших сомнений оставил брата Бедвера на растерзание твари - а затем подставился и сам!
Чувство гнева, ярости, ревности овладели храмовником - он даже забыл, что лицо его не закрыто, как обычно, шеломом. И он смотрел на командора и чародейку, чувствуя, как отравляют его душу сомнения... Чтобы через секунду по привычке дозорного бросить взгляд в сторону движения, туда, где Виссиль возилась с наемником, и вспомнить не то реальное, не то привидевшееся в предсмертном бреду касание девичьих рук...
Чтобы от этой мысли вспыхнуть еще больше, но теперь еще и стыдом, перемешанным со смущением, которые только подлили масла в огонь.