Храбрая только-только успела вернуть себе кинжал, застрявший в черепе дважды мёртвого герцога и, торопливо отчищая от налипших останков, уже направлялась с мессиром Элиасом на обход периметра.
Все целы, удовлетворённо отметила наёмница промежду делом. Проводница очухалась, вроде нормальная. Молится, ишь. Молилась ли мать, возвращаясь из тьмы ненадолго? А кто его упомнит. Да нет, кажись, не молилась. Да она и так-то не часто Создателя поминала. Не принято у них было. Может, от того и тьма подкралась с этой стороны. А может и не от того.
Фелиция поджала губы, вздохнула тоскливо. Сколько можно-то в себе это растравливать? Да тут и полыхнуло светом. Да каким! Сияющим, чистым, аж душа зашлась в восторге и запела. И семья - вот она, живая. Подойди и обними! Радуйся, Фелиция! Вот оно! Мама, сестра. Изба ухоженная тёплая, лучится светом. Паутинка тонкая в лучике солнечном поблёскивает, скотный двор галдит. Хлебом пахнет, что в печи подходит.
Окатило так-то и сгинуло. И хорошо на душе - и больно в то же время. Наваждение. Остаться бы в нём, подумалось наёмнице. И тут же отогнала эту дурную мысль. Нельзя! Нельзя, утонешь в мечтах, а тем временем тьма тьмущая всем завладеет. Надо жить тем, что есть. И помнить то, что было. Любить то, что было. Обратно всё равно не вернуть, а любить-то можно. Это силы придаст.
Стряхнула горечь, отерла лицо. Села, привалившись к большому камню, оружие чистить.
- А я так думаю, от этого света всё недоброе в стороны шарахнется, - возразила Янусу. - Тьмы сюда и калачом не подманишь. Надо бы отдохнуть. Устали все. Конечно, как мессир скажет, - она кивнула на Элиаса. - Но до утра бы я не спешила трогаться с места.