Как тяжко-то.
И несть им конца, поди ж ты, откуда их столько набежало. Рубишь-рубишь, крошишь-крошишь, сыпятся-трещат мертвые кости, источая гниль. А всё лезут и лезут новые. Хоть и тупые, нет у них живой хитрости и изворотливости, а все ж лезут. Не уменьем, так числом задавят. Вон, трое ли четверо уже прорвались сквозь заслон.
Ээхххх, как же так-то! Храбрая сцепила зубы, не позволяя себе отвлечься на прорвавшихся. Душа рвалась на части. Тянуло зачистить этих шустряков. Но нет, неправильно это. Знала - если даст слабину, тут же в этом месте вместо четверых два десятка окажется. Молилась про себя, чтоб магессы или Георг сверху хоть кого-то завалили.
Ну, когда же вы закончитесь, беспокойные кости? Что вам не лежится в земле? Противно, поди, после смерти тащиться, греметь, позориться тут.
- Нна! Нна! И тебе пора на покой! Всем на покой, кому сказала! Кладбище по вам плачет, а вы тут шляетесь. Вон, ваш-то главный уже откинул копыта. Давай-давай, рассыпься.
И как-то оно здорово пошло, надо сказать. Плечо чувствовало поддержку. Вот Джон своей крючковатой гвизардой трощит тварей на мелкие осколки. Вот светлость возвращается, сразив знаменосца. Храмовники сияют светом веры. Прорвёмся!