Георг давно, ещё во время первой службы понял: одиночество располагает к размышлениям. Но сейчас, в темноте, всё, о чём он мог думать — бегающие по позвоночнику мурашки. Первое правило граничника — не оставайся один во враждебном мраке. В нейтральном — можно. В дружественном… таких не бывало. Но в том, который проверенно лезет в мозги, нельзя. Покосился на лестницу. Скоро они там? И выглянул в пролом.
Внизу шла сеча, её было хорошо слышно, сталь сталкивалась с металлом, а голоса, хоть и приглушённые, но узнавались. Можно было попробовать стрельнуть на звук, но вот беда — врагов Глаз не слышал (порождения тьмы умели хранить тишину), силуэты казались одинаковыми и, значит, попасть мог только в своих. Не вариант. Но осложнение — случись ему потерять контроль, он станет весьма существенной угрозой, даже с места не двигаясь.
Промелькнула тень и Баум резко повернулся, выцеливая порождение. Женщина? С младенцем? Ещё одна иллюзия? К детям Георг относился со всей нежностью нереализованного отцовства, когда-то он и сам хотел осесть в родной деревне, обзавестись семьёй, но не вышло: случилось то, что случилось, солнце погасло, мир погрузился во мрак, став неподходящим местом и для взрослых. Убийство поглощённых ребят всегда вызывало в груди старика щемящую, долго не проходящую боль. Младенцев "упокаивать" ему не доводилось. Сейчас, шагая по освещённому полу, разгоняя темноту слабым пламенем стрелы, он всей душой надеялся, что и не придётся. Не идти не мог — как нести дозор, если знаешь, что в любой момент тебя ударят в спину?
Крикнул:
— ВИЖУ ПОРОЖДЕНИЕ!