Тамайю можно было понять. Даже суровые мужчины с трудом выдержали подобное зрелище, какой там из девушки спрос. Пусть и такой воинственной как эладринка. Никто даже и не думал осуждать ее, что она не смогла удержать свой завтрак внутри.
- Хей, юродивый! Подойди-ка поближе, дай тётушка рассмотрит такого красавца, а?
Юродивый только на долю секунды отвлекся от своего странного занятия. Суровый взгляд скользнул по путникам, но через миг он уже отвернулся снова к чаше, зачерпнул руками немного жижи изнутри и стал вливать ее в распахнутый рот ближайшему трупу, приговаривая.
— Снова пришли Ублюдка обижать... Плохие... Плохие люди... А ты пей, пей, пей... Глотнешь - не сгниешь, встанешь и пойдешь.
Тем временем Тамайа и Ксенос обходили юродивого с двух сторон. Зрелище, конечно, было то еще, но не выдержали нервы у монаха.
Тот разогнался и резко вытянул вперед руки. Что он хотел сделать, непонятно. Но неожиданно из его рук вырвался обжигающий луч света, который ударил мужчину в грудь, оставив на ней видимую подпалину. Следом за ним еще один луч попал в лицо, оставив глубокие ожоги и опалив половину клочковатой бороды - из уст сумасшедшего вырвался хрип со всхлипом. Он отпрыгнул назад, и это спасло его от удара третьего луча.
— Плохие! Плохие! Бьют, обзывают, огнем обжигают.
Но ничего, мама все видит, все знает, плохих покарает.
В глазах сумасшедшего плескался страх. Он встал возле чаши в надежде, что та защитит его от новых ударов. По лицу текли слезы, он прижал руки к груди и затравленным взглядом смотрел на людей, которые пришли его обидеть.
— Зачем?! Зачем обижаете Ублюдка?! Что он вам сделал?! Уходите!
Надрывный крик мужчины сотряс болота. Он боялся, но кричал на пришлых, которые решили разрушить его маленький мир. И все равно, что в этом мире кроме него были только каменная чаша и три трупа. Потому что люди умеют только разрушать.