— Никогда не видел, как режут без разбору, — буркнул Инглинг и резко выпрямился.
Собаки нашлись за окраинными хижинами. Псиные туши лежали в траве, и птицы уже рвали их на куски. Среди листвы были расчищены крохотные делянки с невзошедшим урожаем, а между ними петляла тропинка, спотыкаясь о корни и валуны. По ней и направились двое путников.
Погребальный костёр Стиг решил не сооружать. Ведь хоронить родичей — это забота родичей. А заботы Стига лежали впереди. Возможно, он мог настигнуть сытых и расслабленных налётчиков. Возможно, смог бы убить многих из них. Напасть неожиданно, под покровом ночи, как бросаются морские змеи. Но… нет.
Как ни странно, Инглинг принял его выбор. Он не спросил ни слова, когда Стиг закончил с мешком и зашагал в лес. Ничего не спрашивал, когда они протискивались через непролазный бурелом. Когда нашли брошенные кроличьи силки. Когда перепрыгивали звенящий комарьём ручей по плоским камням, меж которых били прозрачные ключи. То в холмы, то в овраги заводила их тропа. Она кружилась, становилась всё тесней. Ближе и ближе смыкались стены высокого орешника. Цеплялись за одежду еловые лапы. Заслоняли свет высокие пихты и сосны. Лес набряк дневной жарой, а к вечеру стал промозглым и тёмным — таким, что идти без факела стало невозможно.
На привале они говорили. Вернее, говорил в основном Инглинг. Он рассказывал обо всём подряд, беспорядочно, как попало. О детстве в Хеллиходё. О несносных сёстрах, которых у него имелось три. О глупом отце, работавшем помощником у мельника вместо того, чтобы пойти хоть даже в мореходы. О своих грёзах. О том, что мечтал выучиться игре на арфе и готовить «мёд поэзии». О том, что хотел бы увидеть Землю Городов по ту сторону открытого моря. Ту, где золотятся в вечно-тёплом рассвете купола мечетей Амна, где ревут вьюги Лускана.
Утром продолжали идти. Тропа окончательно сгинула, и Стиг ориентировался по солнцу и неведомому наитию. Оно убеждало его забирать всё выше в холмы, как будто сближение с небом сближало его с Судьбой Гнархельма… и с судьбой Киммериха Хьюго, ставшего для него непонятным предупреждением. Древко копья служило ему посохом, помогая устоять на скользких северных глинах.
И снова настал вечер. Снова привал.
Уставший Инглинг спал, но беспокойный сон то и дело предавал Стига. Рыцарь лежал, завернувшись в спальный мешок, и видел странные картины, накладывавшиеся друг на друга. В первой из них он играл на полу большого зала. Отец, сидя в резном кресле у камина, читал что-то с бычьего пергамента. У дверей замерли два рослых хирдманна в струящихся кольчугах. Мерцание углей в затухающем костре становилось мерцанием фамильного очага. А когда они погасли, тьмой дохнул каменный дольмен, скрывающий тракт древнего народа глубин. В коротком сне мелькало копьё в руках Храдвина, а Стиг — уже почти подросток в коротких штанах — повторял его движения с помощью палки. Лежащий Стиг смотрел на юного себя и понимал, что совсем скоро юношу ждут позор и изгнание. На палубу «Буяна» поднимется не гордый сын ярла Храдвина, а нищий юнец, выпрашивающий хлеб и воду. Затем гуща лесных теней вдруг приняла облик изогнутой шеи. Два крыла, закованных в антрацитово-чёрную чешую, развернулись будто великое море. Исполинский зверь возвышался над Стигом, над тайгой, над узким фьордом Хоголах… но его огромные глаза, что с двумя вертикальными зрачками каждое, смотрели с мудрым спокойствием.
И снова они шагали на север. В низине меж двух отрогов лежало болото. Его пересекли, связавшись пеньковой верёвкой из Стиговых запасов. Лёгкий Инглинг ступал впереди, пробуя вязкую землю шестом, а рыцарь шагал след в след.
Новый привал. Инглинг разводил костёр. Он признался, что боится того, как воины вар-Отто однажды придут в его родную деревню. Боится того, что плотоядные дикари съедят его мать, изнасилуют сестёр и уведут их в горное рабство. Отвечать было нечего. Инглинг и не ждал ответа.
В новом сне дольмен стал больше и ближе. У его каменного порога сидел отец, сверкая полубезумным взглядом. Сухие губы ярла Храдвина раздвинулись в смешливом оскале. Его глаза, каждый — с двумя вертикальными зрачками — неловко сошлись на сыне:
— Ну, малой? Как ты убьёшь чудовище?