— Робот? Знакомится? Может, ещё пива поставит? — спросил Усатый.
Правда, у робота, а не в эфир.
Надежд на застолье и бифштекс-гриль с лучком он не питал, но недавний испуг («И нехер другие слова искать») трансформировался в нечто вроде приязни к роботу. Мастер-сержант не помнил, каким человеком был. Ни одна добрая душа не позаботилась положить в ящик к умилительно-поношенным трусам брошюрку о том, какими бывают адепты пси-корпуса. Но Усатый не сомневался, что роботы нравились ему больше, чем люди.
Например, это воинское товарищество, эта Федерация, эти звёзды на бортах… почти никакого отклика.
Усатый имел звание, но чувствовал его так же, как лейб-кирасир мог бы чувствовать церемониальную шпагу. Оно не липло ко лбу, как, например, к седому Новаку липло элитарное прошлое. Не скрипело челюстями, как скрипела немногословность морпеха-массажиста. Возраст и рябой жирок на волосатом животе подсказывали, что счастливые годы казарменного братства — того самого, патриотичного, где дружно сияют жопой над полевым «очком», смолят самокруточку и комментируют тёлочку, — эти годы, даже существуй они, остались так далеко в прошлом, что их, считай, никогда не было.
В блаженных степях памяти Усатый выхватывал отдельные слова и концепции. Любовь к неизвестному. Умение держать страх при себе. Умение игнорировать приказы, умение понимать их ценность и умение облекать их в исполнимую форму. Где среди них — он сам?
«Ай, хер с ним». Глоток консервированной воды — вместо тоста.
— Эй, робот, — позвал псионик. — Пойдём поищем, как откупорить наши консервы.
Пока шуровали с вещами, Усатый прошёлся по кормовой части ангара. Он искал панель ручного управления аппарелью. Если повезёт, если она будет достаточно современной…
«…то что, блядь, подарит зубную щётку?»