В эти рассветные часы город постепенно начинал пробуждаться после развеивающейся под теплыми и ласковыми солнечными лучами ночной летаргии. Распахивались ставни окон верхних этажей жилых домов, показывались сонно потягивающиеся горожане, оттряхивавшие ковры, собиравшие сушившуюся на бельевой веревке одежду и поливавшие цветы. Из задних дверей, выходящих в переулки вываливались жильцы с ведрами помой и ночными горшками, опорожняя их содержимое в канализацию.
Патруль Кулаков провел по улицам какого-то красномордого бедолагу натужно пыхтящего под весом напяленной на него тяжелой бочки, наряженного в так называемое «пальто пьяницы», которого задержали за пьяный дебош. За ним следовала стайка веселой дразнящейся детворы.
Стали открываться первые лавки и лотки. Остановившись у одного, бардесса бросила пару медяков продавцу и впилась белоснежно-жемчужными зубками в сочную мякоть груши, вытертой об рукав. Утерев рот тыльной стороной ладони, девушка неторопливой походкой направилась вниз по улице.
Вскоре Винки дошла до закрывающейся «Сирены» из которой дварф-вышибала выпроваживал последних засидевшихся выпивох.
Подмигнув и прошмыгнув мимо него, кокетливо пихнув здоровяка бедром, бардесса прошла мимо драящих пол официанток и кивнув считавшему выручку хозяину направилась в заднюю часть трактира на ходу доставая ключ от своей комнаты. Все что она сейчас хотела - это скинуть с себя тяжелые неудобные доспехи, одежду и урвать хотя бы несколько часов сна. Мешки под глазами ей определенно не шли.
Но отперев дверь Винки с удивлением уставилась на растянувшегося на ее кровати голого табакси, который с кошачьей сонливой ленцой приоткрыл один свой зеленый глаз, разбуженный перестуком ее каблучков в коридоре.