Анастасий Олегович среагировал на угрозу мгновенно. Как он был, он рухнул на землю и распластался там будто бы какой-то придворный, склоняющийся перед персидским падишахом. Учитывая, что он пал ниц перед очевидной — очевидной для его быстрого ума — угрозой своей жизни, то есть перед Смертью, коя есть бог богов и король королей, эта метафора сейчас была вполне уместной и оправданной.
Воронов, впрочем, не был бы Вороновым, если бы не попытался увеличить свои шансы на выживание здесь и сейчас всеми разумными и неразумными средствами. Потому он крикнул, имея в виду докричаться до бесполезного ничтожества и рассчитывая, что то в своей умственной слабости и вбитом в него подобострастии подчиниться мгновенно и без излишних размышлений:
— Ко мне! Быстро!
Вот. Учитывая то, как он упал, и то, где в отношении него стоял этот придурок, был шанс, что тот, приблизившись, станет на секунду другую для губернатора живым щитом. Этого, будем рассчитывать, будет достаточно, чтобы отступить — отползти — обратно в бронированную машину.
Все только честно и только само собой разумеющимся. Старость — всевластные старики — всегда прикрываются жизнью молодых. Всегда выставляют их живым щитом между собой и Смертью. Так было и в Персии, и в Греции, с ее враждующими городами государствами и дряхлыми архонтами, посылающими в бой молодых гоплитов, и в России испокон веков. Только правильно, если это будет так здесь и сейчас.