Анархист пришел из СССР.
Именно поэтому он так тонко ощущал как существование угнетения со стороны системы, так и попытки ее обойти. Школа-с. Пока нет победы и нет поражения, всегда можно отдаться попутному ветру четко зная, что однажды он принесет туда, куда нужно, раствориться в невероятной легкости бытия. Сегодня тебя бьют по морде, а завтра ты посылаешь на гильотину тех кто бил, послезавтра оказываешься на ней сам, а потом возвращаешься, и музыка начинается с начала...
Так и сейчас, говоря, по своему сражаясь, Анархист не вполне был уверен, что убедит Петра, даже вполне уверен был в обратном, и пожалуй больше всех возможных наблюдателей удивился тому, что "пролетарская сознательность" сработала. Это огорчение - вечное чувство всех тех, кто жили протестом, ничто так не огорчало их как борьба, украденная из под носа.
"Вперед, на штурм Трои" - Сказал Агамемнон. Где-то в альтернативной реальности Троя просто сдалась. Никаких тебе десяти лет войны, пылающего города. Просто царь Приам поцеловал жезл, выдал бабу, хорошенько выпорол сына... И вроде бы победа! Но лишенная всякого вкуса, достигнутая без борьбы, а вроде как даже по согласию с представителем той системы, против которой была направлена...
Часто современники вспоминали о Белинском, насколько неуверенно тот чувствовал себя в разговоре. "Висюша" заикался, дрожал, не мог связать и двух слов... Чтобы стать "Неистовым Виссарионом" ему нужен был спор, нужен был противник, которого следовало повергнуть, повергнуть всеми силами своей души, выжав из голоса все, до крови, бегущей из горла... Возможно, это был Анархист.
Однажды в Сиднее один аспирант пристрелил декана факультета на банкете по случаю, собственно, получения профессорской степени. Этот аспирант ненавидел систему, в своих статьях всячески разоблачал ее, искренне веруя, что станет мучеником, и потому услышав хвалебные речи о своем огромном, невероятном вкладе, о том, как много его труды значат и так далее и так далее - не выдержал. Возможно, это тоже был Анархист.
Был ли он когда-нибудь счастлив? Умел ли вообще быть счастливым?
Как все беспокойные, жаждущие души, он много носился вокруг счастья, исполнял вокруг него танцы с бубном, распевал ему гимны, но почему-то всякий раз находил новый повод сделать шаг назад, потому что только собственное движение выделяло его из всех, давало стимулы жить дальше.
И казались бы, победа, "Маркса ему"!
Но отчего так паршиво на душе?
Мечтатели часто придумывают себе воображаемую публику. "Позор" - кричала эта публика - "Продался за хорошую жизнь, за хорошую судьбу!"
И вроде бы утешаешь себя величием замысла, что может быть благороднее чем разрушить ненавистную систему изнутри, что дарит больше тайного упоения, чем чувство, что сатрапы и опричники обмануты... А только паршиво на душе.
Впрочем, стоит отметить, что ни Петра, ни Бориса, Анархист не считал ни плохими, ни презренными. Это еще одна черта борцов, собственные враги им часто могут быть куда ближе и роднее друзей. Без друзей при должном желании можно прожить, но как прожить когда некому в морду дать? А если и есть кому, то никто в ответ не двинет...
Вот и выходило что и Петр и Борис вполне могли быть хорошими и честными ребятами, которым не грешно бы прежде чем драться купить пиво. Просто в этой борьбе они, так сказать, по другую сторону баррикады. В соседнем окопе. Можно разок с ними побрататься под Рождество, обменяться историями, договориться сгонять друг к другу в гости после войны, а потом застрелить друг друга, обычно даже не зная в кого стрелял. Иногда зная - тогда можно постараться помочь семье погибшего. Но война есть война...
Борис рассказывал о судьбе Маркса даже не подозревая, что судьбу эту в СССР заставляли штудировать всех и каждого. Анархист не перебивал.
Анархист даже не думал.
Он предвкушал. Пробовал землю лапами. Охотник выходящий на охоту.
И конечно не мог не заметить определенной странности тона Бориса, хотя и объяснить эту странность для себя не вполне мог.
Карл никогда не сделал Женни счастливой.
Женни! Я могу смело сказать,
Что мы, любя, поменялись нашими душами,
Что, пылая, они бьются как одна,
Что их волны бушуют потоком.
Поэтому я с презрением бросаю перчатку
В широкое лицо мира,
И ничтожный исполин рухнет со стоном,
Но мое пламя не погаснет под его обломками.
Подобный богу, я буду расхаживать,
Победоносно ходить по царству развалин.
Каждое мое слово станет огнем и действием...
Такие стихи писал он, будучи студентом, готовясь стать одним из самых молодых профессоров в истории (в двадцать три полных года, побив рекорд Лютера, хотя позднее самого Маркса оттеснит Ницше), жениться на самой красивой и умной девушке в Трире...
Тогда Женни пожалуй была счастлива, не замечая, что ей посвящена лишь треть стиха.
С мужем она переживет несколько изгнаний. Он в этот период начнет жить по настоящему, прервав утомительные компромиссы, которыми была наполнена жизнь в Германии. Будут встречи с Энгельсом и Гейне, диспуты с Прудоном и Фейербахом, манифест, будь он неладен, роман с экономкой, от которого даже родился ребенок...
Женни будет писать грустные, пронзительные письма о разлуке с Родиной, с семьей, о том, как ее детям не хватает еды, о том, как вновь и вновь приходится закладывать фамильное серебро, о том, как пальцы сводит от постоянной работы пером - приходилось вести корреспонденцию мужа...
В советских панегириках это охарактеризуют просто: "Карл, много раз я теряла силы, а ты возвращал их мне, верни и на сей раз" - Но кто знает что чувствовала женщина, выходившая замуж за гениального студента с большим будущем, а оказавшаяся рядом с революционером, бороду которого она всегда ненавидела и много раз просила сбрить...
- Все пророки носят бороды.
Отвечал Маркс.
Однажды Карл захочет сжечь старую тетрадь своих любовных стихов. Женни вырвет ее у него из рук с криком: "Они не твои!" - Последняя память о том, что когда-то было, несомненно было...
Несомненно было и то, что он не мог обойтись без жены, ставшей его костылем.
- Революция - дело нашей жизни.
Будет отвечать Женни всем, кто спрашивал ее как она держится.
Кажется, потом она плакала в подушку, но к счастью для девичьей гордости - никто не держал свечей.
Женни умрет за два года до мужа. Тот будет всю оставшуюся жизнь носить при себе ее фотографию.
Анархист пока еще не был Марксом.
Пока еще.
- Мне нравятся бороды.
Ответил он Борису с тем, что замещало душам улыбку.
Никакого коммунизма, никакой революции, никакого фашизма, никакого тридцать седьмого года, никакой Войны, застоя, карательной психиатрии...
Если бы проблема была в этом.
Если бы...