Волшебница тоже не осталась в стороне. Друлаван помогал нести бездыханного Отто, а она перехватила молот левой пятерней, выставила его перед собой и держала как фонарь, шествуя впереди их макабрической процессии.
Странно, но, когда озябшие пальцы обхватили рукоять, тонкое запястье дрогнуло, будто собираясь надломиться, — будто на кратчайшую долю секунды фантомная мышечная память заставила девушку почувствовать истинную тяжесть артефакта. Хотя почему же странно? Для волшебных предметов, наверное, вовсе и не странно. А молот был, несомненно, самым волшебным предметом на всем белом свете: молот — не молот, а легкий как перышко сосуд, похожий на объемный чертеж самого себя, нарисованный в воздухе ниточками газового света.
Мужчины опустили драгуна на алтарь. Действовали слаженно, размеренно, безмолвно. Наверное, прониклись похоронной торжественностью момента. Сделав пару шагов прочь от алтаря и не проронив ни слова, они одновременно с немым вопросом уставились на девушку: вот, донесли, мол, что же дальше? — четыре выжидающих глаза в мертвенно-холодном полусвете: две золотые и две обсидиановые искры. Волшебница сделала вид, что не понимает этих взглядов, хотя в ее улыбке и таинственно опущенных ресницах без труда прочитывалось самодовольство артиста, сумевшего заинтриговать публику. Она чуть-чуть помедлила, кокетливо поправляя прядку. Было не совсем понятно: то ли хмель призрачной мистерии до сих пор не выветрился из ее головы, то ли она подыскивает какое-нибудь особенно эффектное словечко. Наконец красиво повела рукой, подражая, как ей представлялось, Чармионе Блатнэйд:
— Особая магия, друзья. Теперь — немного особой ритуальной магии...
Дальше пошли приготовления.
Вытряхнув из котомки все содержимое вместе с мусором, крошками сухарей, мятыми шпаргалками, фантиками и катышками войлока, Эльфрида быстренько выловила нужное: иглу, методичку, мелок белого и красного цвета, две тонюсеньких церковных свечки, надломленных в нескольких местах, но все еще пахнущих ладаном и воском. Вздохнула, глядя на эти жалкие ошметки колдовского реквизита. Открыла методичку посредине — там, где на развороте красовалась длиннейшая и скучнейшая магическая формула — ряды однообразной черной вязи, лишь условно оживленные простеньким рисунком. Пробежалась взглядом по курсиву строчек, повторив и без того заученные вхруст и затертые в памяти до полного обессмысливания фразы. Белым мелом старательно, как ее учили в школе, начертила перед алтарем восьмиконечную звезду, красным же со всей прилежностью заключила ее в круг, вывела по символу на острие каждого луча. Закоченевшие пальцы плохо гнулись и несколько раз роняли мел, но рука проводила линии размашисто, от плеча, с естественной, непринужденной точностью, которая дается только упорной многолетней выработкой навыка. В результате получилась аккуратная октаграмма, напоминающая изображение компаса на карте. В центр знака волшебница поместила стеклянную сферу, вытащив ее из фигурных держателей-пазов в оголовье посоха, по окружности же, проколов себе палец иглой, окропила символ кровью. Наконец затеплила свечу над головой драгуна — и все было готово.
Волшебница стала перед алтарем, ощущая сумрачный озноб, колючее напряжение буквально в каждом сантиметре пространства, который отделял ее от Отто, — казалось, сама Смерть с косой, невидимая, стоит сейчас напротив, по ту сторону жертвенного ложа. Отто выглядел совсем... совсем нездешне: трещины — надорванные жилы — алтарного булыжника казались продолжением темных прожилок — закупоренных вен — на его высоком лбу; бледная кожа светилась, точно негашеная известь, наверное, уже излучая слабую долю той голубизны, из который были сотканы призрачные души. Теплый сладковато-медовый аромат свечи смешался с тошнотворным смрадом подмороженной гниющей плоти.
Чародейка поморщилась, но не отвела взгляд от драгуна. Напротив — ясная синева ее глаз всасывала в себя бледный лик с истовой, чуть ли не любовной страстью, как будто девушка собиралась оживлять товарища не ритуалом, а непосредственно впрыском своей неистощимой жизненной энергии. Тонкие пальцы бегло повторили в воздухе изображенные на полу магические знаки, губы нараспев, как молитву, прочитали заклинание, растрепанная голова вскинулась вверх — туда, где чуть разбавленная голубоватым свечением темнота становилась глухо черной и предвечной. По венам, ускоряя ток крови, разлилось хорошо знакомое сновидцам и мистикам предчувствие, словно бы вот-вот увидишь некий ослепительно яркий образ, который прежде, как ни пытался, не мог вообразить.
И вот в тишине столь полной, что слышно было только шорох крошащегося камня, бестрепетный девичий голос произнес:
— Боже, мы пришли к тебе за помощью! Мы прославляем тебя, Великий Идавирон, Рогач, Страж Полей, Охранитель и Заступник, Воин, Повергающий Драконов! Мы вызываем к тебе с мольбой вернуть жизнь тому, кто нам дорог! Внемли же нашей просьбе! Назови свою цену! Скажи нам: чего ты потребуешь взамен?