— До скорой встречи, — вежливо ответила Эльфрида, провожая духа подчеркнуто уважительным поклоном. Но какое ликование, какое бесстыжее самодовольство пряталось в тени ее кротко опущенных ресниц! Она дождалась, когда сузится кольцо портала и глянцевый шар богатырской головы скроется в сомкнувшейся и погасшей лунке, и едва все закончилось и магические искры заштопали разорванную тьму, пролетев над ней трескучим роем, не удержалась — хохотнула истинно ведьмовским смешком.
Редкое лакомство для ее самолюбия услышать процеженное сквозь зубы «проклятая ведьма». О, это выражение бессильного гнева, омрачившее лицо богатыря! Всего на миг — словно промелькнула тень летучей мыши, но ведь было же, было! А причиной гнева — она. Она! До чего же лестно! Подумать только: для грозного воина, победителя драконов она не глупая кокетка в легкомысленной пене истрепанных оборок, а целая колдунья, властительница тьмы. Даром, что без слез на нее теперь не взглянешь: мантия пропала, позлащенные звездочки пропали, волосы растрепаны, точат во все стороны пучками нечесаного льна, всех украшений — грязное мещанское платье да кровоподтек на виске, и все-таки — ведьма, да еще проклятая!
Эльфрида ощутила себя легче пыли. Не шла — парила в дымной вуали полутьмы, в сантиметре над миром, не касаясь изношенного камня невесомыми ногами, улыбаясь не то чтобы улыбкой — а рассеянным сиянием, добавляющим яркости и цвета всем предметам, каких бы ни коснулось.
— Ты готова заходить одновременно со мной? ... — подмигнул ей Друлаван. Вопрос, как всегда, касался жизни и смерти, но уверенные интонации друида настраивали на спокойный и даже беззаботный лад, и этот тон и то, как ловко эльф продумал и быстро предложил содействие, понравились Эльфриде не меньше, чем бессильная злость драконоборца.
— Готова ли? Конечно, — отзывчиво покивала девушка, с торопливой небрежностью заправляя за ухо взъерошенную прядку и едва ли отдавая себе отчет в том, как нелепо сочетаются ее преувеличенно деловитые кивки с затуманенной нежностью улыбки.
Сев на корточки перед четвероногим другом, эльф потрепал его по холке, заботливо наставил действовать согласно с чародейкой, а та, следя за разговором, с удивлением отмечала про себя, что в спокойные и сердечные минуты вроде этой, когда Друлаван ласково чешет пса за ухом или вспоминает о родных краях, в его внешности проступает что-то такое одухотворяющее, трогательное, что-то вроде... благородства? «Странно, — думала она, — когда-то его экзотический вид меня пугал, я считала его дикарем и неотесанным мужланом, но теперь чем грубее его звериные обличья, тем тоньше кажется настоящая натура».
— Эльфрида, Ларс пойдет с тобой, — вытянулся эльф во весь немалый рост (волшебница едва доставала ему до плеча), — его веса должно хватить, чтобы компенсировать разницу между нами. Итак, заходим в комнату и не торопясь расходимся в разные стороны. Готова?
Лучистый Эльфридин взгляд упал на пса. Вслед за эльфом она погладила добродушную мохнатую морду, умиляясь прикосновению к ладони холодного и мокрого собачьего носа — уменьшенной копии кожаного кулака гориллы, — и кивнула, просто и коротко кивнула, отвечая не столько на слова, сколько на звук бархатистого голоса друида. В сущности, она была готова еще до того, как слова прозвучали. Наверное, еще тогда, когда, оставив темный угол зала переводить дух после опаливших его чар, пошла навстречу Друлавану, уловив в позе друга... ожидание, призыв к действию?
Воодушевленная, по команде эльфа она переступила рубеж, который отделял одну область подземелья от другой, ступила на тяжелую плиту одновременно с шустрым Ларсом. Обвела взглядом стены — пока что молчаливые, обманчиво незыблемые, условно оживленные двумя, и только двумя, факелами, в ауре которых вилась вездесущая чихательная пыль. Наконец прижала кулачок к груди, словно пряча в нем проникновенные слова друга: «Страх легко побороть, когда у тебя есть высшая цель», — и по-прежнему сверкала глазами, и все так же улыбалась (и друиду, и псу, и своим мыслям).
И только когда зал заскрежетал и с ревом и хрипом стал сужаться, она вздрогнула, прихваченная холодком мимолетного испуга, — вздрогнула, скривилась, но все же не поникла.