— Интересно, — подумала Эльфрида перед смертью — в ту роковую минуту, когда из ее ослабших пальцев выпал жезл. Выпал и, звякнув о пол, покатился в темноту. — То, что я вижу и чувствую сейчас, похоже на мир, увиденный глазами мыши?
Крадешься ты такой маленький, ничтожный через богом забытое подземелье, кругом — полумрак, в нем расставлены опасные предметы — какое-то каменное крошево, что-то крупное, надтреснутое, с острыми углами, — а поодаль, в гулкой и душной темноте, на краю твоей мышиной жизни, развернулась другая, неизведанная жизнь — мир больших героев, эпических сражений. Титан напирает на титана, высоченный монумент бьется с живой двухтонной глыбой. Мышь, если она человек образованный, такое встречала только в сагах.
Бьются, значит, бьются — ты этого не видишь, но чувствуешь глухую вибрацию ударов и толчки воздуха всем телом, а потом, как и полагается по закону жанра, — драматический исход: первый титан нокаутирует второго. И ты, маленькая мышка, пробегаешь точно на пути полета жуткой глыбы, когда та со свистом врезается в тебя. Шмяк — и нет больше мышки. Даже испугаться не успела. Финита ля комедия. Заметил ли кто-нибудь вообще, что мышь была, жила, дышала?
Так подумала Эльфрида перед тем, как ее смяло. Впрочем, не подумала, а скорее ощутила. Чтобы описать это чувство, девушке понадобилось целых три абзаца, а длилась оно лишь краткий миг. Она бы сказала куда проще и яснее, уместив все впечатления в одно-единственное слово, если бы отец не зажимал ей уши, когда пьяные гномы обсуждали политику и цены.
Но стоило Эльфриде так подумать, как случилось чудо. Самое настоящее чудо! Эльфрида выронила жезл Отто, и тот — казалось бы, ничем не примечательная палка а ля дудка Крысолова — изменил, нарушил, преобразовал сами незыблемые законы мироздания.
Жезл попал под носорога — потом ткань реальности изогнулись в причудливую рюшу — и вместо того, чтобы раздавить Эльфриду и оставить от нее кровавое пятно, носорог с хрустом сплющил палку, а потом крутанулся вбок и проехал мимо, грузно тормозя о бугристый и корявый пол. А девушка только отшатнулась и упала, стукнувшись темечком обо что-то твердое. Обо что именно — поди разбери, мало ли тут твердого, главное — осталась цела. Только в глазах отчего-то потемнело.
— Все-таки Клевер меня любит, — блаженно улыбнулась она и сомлела.
Потом очнулась. Голова шла кругом и трещала, словно в нее забили скрепу клин, в ушах звенело, к горлу волнами подкатывала тошнота, а кроме того — ее куда-то несли, потряхивая небрежно, как мешок с картошкой. Принесли и поставили на ноги, прислонили к стенке.
— Ой-ой-ой, — Эльфрида схватилась за висок, простреленный мигренью. Ее волосы пропитались кровью; кровь струилась по лицу, заливала правый глаз, капала с подбородка на грудь, растекалась темными кляксами на платье. — Друлаван... Надеюсь, с ним все в поря... Ух, Клевер, я не прошу тебе, если твой болван его... Ой-ой-ой...
— Фух, Эльфрида, сосредоточься, — сказал ей Стриж, шумно и прерывисто дыша.
— Это ты! Это вы унесли меня оттуда, — девушка протерла глаза, разглядев перед собой запыхавшегося друга. А когда догадалась, что произошло, расцвела немного кривоватой, но светлой и радостной улыбкой. От прилива чувств даже боль на секунду отступила.
— Тебе нужно немного поджарить статуи и при этом очень желательно не превратить наших друзей в шашлык, — объяснил ей Стриж.
— Ах да. То есть нет, — невпопад ответила волшебница. Ее мысли запинались, насилу продираясь сквозь марево боли и пульсацию в висках. — Я бы с превеликим удовольствием превратила их в горстку пепла или растолкла в порошок, но есть одно обстоятельство, которое, боюсь, сильнее нас. Его безумная жажда приключений, — указала она на чадящий огонек, за которым вырисовывалась фигура следопыта. — Мне придется потратить целый час на подготовку заклинаний. А Талас... Понимаете, нет ничего, что могло бы в этот час удержать его от не слишком разум... ммм... рационального поступка. Разве только, — добавила шепотом, зловеще улыбаясь, — тюкнуть его молоточком по башке.
По счастью, ее шепот — да и вообще все звуки — покрыл пронзительный рев сродни тому, что издает охотничий рог. Трубил носорог, и трубил так зычно и так бодро, что для Эльфриды свет померк: казалось, прошлый клин вышибают новым клином. Шершавым, занозистым таким, грубо обструганным, тупым, что твои ходячие скульптуры. «Сотрясение мозга», — поставила бы ей диагноз жрица. Вероятно. И всё-таки, пережидая рев, девушка вздыхала с облегчением, а вовсе не от боли: «Друл цел! Он цел, слава божественному рогу!»
— Друзья, ворота перед вами незаперты! — обнадежил друид. — Статуям туда не войти. Укройтесь в проходе в следующий зал, но внимательно глядите под ноги — в записке недвусмысленно написано «смотрите вниз». А я за Отто...
— Будь осторо... Апчхи! — начала было волшебница, но оборвалась на полуслове — задохнулась пылью, которую поднял носорог, пробежав на минотавра. Побежал и боднул. Титаны, что с них взять! У них свои, героические представления о том, что такое осторожность.
Раз друид сражается за них, наплевав на опасности и прочие печали, волшебница тоже решила не терять время даром. Она собралась с духом и подошла к дверям, чтобы сделать то, что было должно: отвори... Э-э-э нет, нельзя так просто взять и отворить двери заколдованного храма. Надо перед этим поискать в щелях ещё какие-то подсказки.