— Вы правы, друзья, просить об услуге Фенрада чревато. Сделки с темными богами до добра не доведут. Силы зла всегда заключают подлые договоры с мелким шрифтом на полях. Знаете, такие длинные скучные свитки, которые никто не читает, потому что засыпает на первом абзаце. Сколько уж героев на этом погорело. Они считают, что могут исхитриться и переиграть шельму, а потом бах! — и в самый неожиданный момент оказываются в ситуации цугцванга. В «Роджере» был такой любопытный эпизод, когда кобольды, осаждавшие неприступный форт полесских гномов, обещали послу, мол, не прольют ни капли крови, если гномы добровольно сдадутся на милость притеснителей. Глупые гномы, разумеется, поверили — вы представьте, как их измотала длящаяся четыре недели оборона! — но едва они вышли из крепости с поднятыми лапками, как кобольды связали их и всех передушили. Формально условия сделки соблюли, а на деле — ццц, безобразие...
Опьяненная победой над Годлем Эльфрида щебетала с друзьями бодра и весела, как рассветная пичуга, будто не было ни треснувших ребер, ни панической атаки. Даже боль сейчас воспринималась как забавный пустячок: подумаешь, боль; в груди немножечко саднит да голова идет кругом, но, право же, ерунда, не стоит беспокойства: приложить подорожник, подуть — и все пройдет. Могло бы показаться, что крики, смерти, багровая луна — весь этот безумный, безумный danse macabre ей просто-напросто приснился. Если бы не запах, застрявших в волосах и складках платья, — сладковато-железистый смрад песьей крови, перемешанный с горькой оскоминой от дыма... Если бы не запах и видения. Ведь стоило на мгновение прикрыть глаза, как на изнанке век снова начинали бесноваться фрагменты схватки с Годлем, и оскал умирающего Змерча сменялся изумлением, а потом чудовищной агонией самозваного вождя, вырывающего стрелу из окровавленной глазницы.
«Забыться, — твердила себе девушка, — я должна забыться». Она решила не смыкать глаз, пока не свалится с ног замертво, чтобы просто провалиться в беспробудный сон без сновидений. Да, пусть так: пусть кошмары сегодняшней ночи развеются с рассветом. Тем более утро уже близко — разбавляет духоту предрассветного мрака зябким холодком и стелющейся промеж шатров белесой дымкой. И луна потихонечку тает и бледнеет — она уже не гигантская сырная головка, а высыхающий оттиск печати небесной канцелярии, заверяющий в том, что земля, слава богу, до сих пор не сошла с небесной оси.
Избегая сна, волшебница с большим энтузиазмом поддержала идею следопыта провести турнир и потом, зараженная азартом состязаний, болела за друзей, не жалея ни связок, ни ладоней. Почему бы и нет? Веселиться после битвы — едва ли не самая древняя из известных человеческих традиций. К тому же после разговоров с Таласом у ринга у нее пробудился аппетит, и энергия в ней забурлила с новой силой. Волшебница, накручивая на пальчик золотистый локон, живописала следопыту прелести истбрукских десертов, а он в ответ разглагольствовал о связи между стихами и лапшой, поскольку оказалось, что под грязной накидкой, пропахшей хвоей, потом и костром, таится нежное сердце поэта.
— Покажи своим соперникам гармонию битой морды и пропорцию фингала, — интонируя нежностью «гармонию» и «пропорцию», пожелала эльфу чародейка.
Вдохновленный образом торта, Талас вышел на арену и дрался отчаянно, как голодный зверь. Но в зрелищности он все же уступал друиду, который прямо в разгар поединка превратился из гориллы обратно в мускулистого мужчину. Ах, какое же эффектное это было размагичивание! Обычная магия слетает — и с концами, а формы друидова тела изменялись постепенно, перетекая из одной в другую, словно глина на гончарном круге — мягкая и податливая под пальцами умелого ваятеля.
Жаль, что в финале победил Ладаган, ведь магичка уже размечталась, как здорово их банда заживет, обзаведясь собственной гнолльей стаей! Еще обидней стало от того, что гноллы, видишь ли, оскорбились ее ставкой. Варвары — они и есть варвары. Никаких тебе понятий о высоком!
Когда пришла пора чествования нового вождя, волшебница собиралась высказать ему в морду все, что думает об их отсталой кочевой культуре, но, побоявшись испортить дипломатический выход Стрижа, смирила гордыню и, отвесив Ладагану реверанс почтения, скромно отошла в сторону к шаману Далаголю. Этот худосочный гнолл, с ног до головы укутанный в желтую ткань, казался ей самым интеллигентным представителем племени псоглавцев: он считал, что чародейку послали Ладья-Негге, сторонился темных богов и, главное, умел готовить пирог из зайца с травами, тем самым вызывая у девушки безотчетную симпатию.
— Да прибудет с вами заступничество предков, — вежливо обратилась волшебница ко гнолльему жрецу. — Примите мою благодарность: ваши соплеменники помогли моим друзьям свергнуть служителя темного бога, но если бы не их вера в Ладья-Негге, крепостью которой они обязаны вам, то кто знает, чем бы обернулась сегодняшняя стычка. Сегодня мы выиграли битву, но не войну. В скором времени мы снова столкнемся с темным богом. Будут новые жертвы и новые раны, а у меня, к сожалению, закончились лекарства. Я слыхала, вы разбираетесь в травах и умеете готовить лекарственные зелья? Если слухи не врут, могу я вас просить об одолжении?