Из поднесенной к груди гнолла Эльфридиной ладони подула струйка ветерка с тонким ароматом последождевой свежести и аптекарской ромашки. Магические струи окутали Лодьгьена, невидимым гребнем прочесывая его сухую, как пакля, свалявшуюся шерсть, распутывая, выпрямляя и наливая гибкостью каждую шерстинку. Лодьгьен дергался и фыркал, будто пес, окаченный мыльной водицей из лохани, но, когда ветерок утих, гнолла было не узнать: взъерошенная шерсть пригладилась, лоснилась здоровым хищническим лоском, окрас стал ярче и контрастнее, на затылке и холке светлым ореолом воссиял поднятый подшерсток, и весь его облик, казалось, стал раз в двадцать выразительнее. В нем словно проступили незаметные раньше индивидуальные черты. Эльфрида даже разглядела прелестные ржавые подпалины вдоль серой морды и у глаз.
— Ах, Гьен, ты теперь такой пушистый, чистый-пушистый, — замурлыкала она, любуясь деянием своих чар и покрываясь мечтательным розовым румянцем. И томительно сглотнула: «Держать руки при себе. Держать руки при себе. Не гладить малознакомых нечеловеческих созданий. Человеческих тоже не гладить, но нечеловеческих — особенно». — А еще ты такой... — она подыскивала нужные слова, ведь «прелестный» — явно не тот эпитет, который красит больших зубастых монстров. Взгляд ее коснулся свернутого рулоном чертежа. — Такой... м-м-м... сильный, смелый и выносливый!
Страшно счастливая и гордая собой, она обвела глазами комнату, ожидая встретить если не восторг, то хотя бы удивление на лицах друзей. Но друзьям явно было не до фокусов. Кузнец увлеченно ковал, накаливая кусок железяки до слепящей белизны, перенося на наковальню и ловко-ловко мелкими ударами разновеликих молоточков придавая ему то такую, то эдакую форму. Отто и Талас совещались. Их куда сильнее суетных чародейских радостей занимали глобальные вопросы божественного боя. Или междубожеского? Волкобычьего? Короче, драки на кувалдах-переростках. Друлаван вообще куда-то подевался. Снова превратился в комара? Хм-хм. Эльфрида осторожно, с видом вынюхивающего обстановку суслика поозиралась по сторонам. Наклонилась к черному паучку, свесившегося с потолочной паутины и забавно перебирающего лапками: «Друлаван, это ты? Ш-ш-ш, не дрыгайся. Дай знак, если это ты. Подмигни мне, или как. Ты же знаешь, я — могила». Паук никак не отреагировал на шепот, да и ни один из его восьми крохотных глазок не мерцал позлащенным магическим огнем. Ну и ладно. Ладно. Ладненько. Подумаешь, самую малость обозналась.
Насвистывая папину фривольную мелодийку, девушка подошла понаблюдать за работой кузнеца.
— Два? Побойся Тьмы, эльф! — кузнец как раз сделал перерыв. Спорил с рыжеволосым следопытом. Рыжеволосым, своенравным и изря-я-я-ядно вредным. Речь шла о количестве демонических кувалд, которые предстояло изготовить Джулиану. Талас предложил либо не ковать совсем, либо сделать два штука одинаковых — мол, пусть дерутся честно. Кузнец сокрушенно пожал мускулистыми плечами, сомневаясь, что Клевер и Бык — суть одно травоядное лицо: способен ли вообще раздобревший от беззаботной жизни бог поднять эдакий големически здоровый молот?
— Что же делать? — повторила Эльфрида его последний вздох. Не в смысле предсмертный, а который в конце фразы. — Очень просто: для начала надо узнать, кто победил всех этих загадочных личностей с труднопроизносимыми фамилиями. Я имею в виду список Демонов Тьмы на молоточном оголовье (кажется, так эта штука называется?), всех этих Хырьпырьмырь-мозго-кишко-наворачивателей. Если Клевер был тем, кто их поверг, тогда я, пожалуй, повышу градус своей религиозности и скажу, что он не только Великий Рогач, но и Великий Воин, и как-нибудь на досуге вознесу ему хвалу за былые ратные заслуги. А если Фенрад, хм, тогда... Знаете что? Давайте мы просто их помирим? А? — игривый энтузиазм, с которым она произносила это «А?», заставил даже паучка ударить лапой по лбу и с немым негодованием покачать восьмиглазой головой. — Нет? Ну, тогда давайте все же спросим у какого-нибудь демона, который из богов его, простите, укокошил. Помните, как со Златаньеггом? Я его вызову и задам ему вопрос. Секундочку, где тут был чертеж... Ага! Отто, кто из четверых, по вашему мнению, добрее: Брахра-Опустошитель-Глазниц, Годрха-Изыматель-Кишков, Хырмрагг-Выворачивающий-Кожу или Гбартха-Колющий-Черепа? Тяжелый выбор, понимаю. — Она развернула упругую бумагу и, хлопая ресницами, пытливо уставилась на Отто. Потом закатала рукава мантии, откашлялась и, закрыв глаза, приготовилась творить волшбу: «Фуф, ну и имечко! Как бы не сломать язык...»
Не успел спиритический сеанс начаться, как его прервали славный дворовый друид и красивый загадочный собакен. То есть тьфу, все наоборот. Славный собакен... Ну, вы поняли. Друлаван в своем нормальном облике вошел в дверь, как приличный человек, а пес в это время ждал его за дверью, как приличное животное. Чуть растерянно и добродушно улыбаясь, друид попросил паек, чтобы покормить своего нового друга.
— Ура! Чайный час! — Эльфрида радостно хлопнула в ладоши. Достав из котомки два свертка с пирожками, вареными яйцами и сэндвичами с индейкой, она протянула один гноллу: — Это, конечно, не тетерев в бруснике, но на голодный желудок сойдет, — а другой вручила эльфу: — Вот, держи: тебе — пирожки, собаке — сэндвич. А еще я, кажется, придумала, как бы сделать так, чтобы Кокс поладил с псом.
Высунув любопытный нос во двор, она села на колени перед псом, протянула руку и наколдовала ему на голове иллюзорную белую мышку:
— Фокус-покус-филиокус! Пышка-фышка-фантомышка! — Иллюзия была слабой, прямо-таки детской, не способной одурачить такого прожженного плута, как следопытов кот, но ведь и задачи одурачить не стояло — так, развлечь, вызвать веселое пофыркивание.