"Спиритуализм — опасная магическая практика, — предостерегала бабушка Эльфриды свою внучку. — Маг рискует многим. Честью, совестью, умом, собственной и чужой душой, взывая к сущности из мира мертвых. Маг может встретить злое, жестокое, подлое создание, потерять энергию, попасть в гиблое положение, получить урон здоровью, глубокую психологическую травму, а если удача окончательно отвернется от него..." Дальше шло перечисление стандартного набора последствий неудачной магии, начиная от легкого головокружения и культурного шока и заканчивая нервным припадком и сердечным приступом. Техника магической безопасности зачитывались на каждом уроке, но Эльфридино сознание поступало с ней так же, как с любым другим потоком однообразно-скучной информации — позволяло свободно влететь в одно ухо хозяйки и беспрепятственно вылететь в другое. Получилось, бабушкины предостережения магичка слышала примерно так: «...встретить бла-бла, лишиться бла-бла, получить бла-бла». Да и как ей было поверить в опасность спиритуализма, если единственным духом, к которому она до сих пор взывала, был дух бабушкиного любимого терьера, потревоженный, чтобы раз и навсегда установить истину: кто таскал из кухни кровяную колбасу?.. (Спойлер: это был дедушка Эльфриды.)
И вот однажды...
— Эуфас гиенис майорис, фругативи эт аппелави, — закончила читать заклинание Эльфрида, прислушиваясь к ощущением: веет ли могильным холодом из потустороннего мира? Должно было веять холодом и ужасом, но веяло только нежным ветром с полей и песьим запахом Лодьгьена. Не выходит на связь гиенис майорис. Игнорирует. Может быть, латынь не понимает? — Зал... нет, кажется, Зла... да, Златаньегг! Силой лунной призмы я призываю твой дух в мир живых! Явись! — велела ему волшебница, для пущей убедительности ударив посохом о землю и совершив витиеватый пасс рукой.
После этого в воздухе перед ней нарисовалось облако густого дыма, потрескивавшего, как оседающая пивная пена, и постепенно уплотнявшегося в очертания могучей фигуры татуированного гнолла. Образ подрагивал и зыбился, его пронизывали пучки солнечного света, как если бы живого гнолла развели водой и залили в стеклянный сосуд по форме его тела; он взирал на живых сурово и надменно, точно на назойливых букашек, а когда заговорил, его голос был похож на волчий рык.
— Надо же, получилось, — отшатнулась магичка, пораженно глядя то на Златаньегга, то на свою ладонь. Рассмотрев татуировки, бороду и украшения вождя, она невольно вздрогнула, покрывшись благоговейными мурашками. Сделала реверанс: — Приветствую вас, достопочтенный Златаньегг!
Лодьгьен тоже впечатлился. Шерсть на его затылке встала дыбом. Он выбрался из ямы и поклонился бывшему шефу до земли, продемонстрировав гибкость совершенно невероятную для представителя отряда позвоночных.
— Хорошо ты устроилась, девица... — прорычал могучий вождь. — Один тебе руки лижет, другой защищать клянется... Да и эльфы прыгают вокруг, как парочка ручных кроликов.
— Льщу себя надеждой, — смутилась девушка, — что причиной тому мои благие цели. Простите, что отвлекаю вас от дел. Очень любезно с вашей стороны почтить нас своим присутствием...
Вождь лишь хмыкнул, по всей видимости, сочтя слово «любезно» оскорбительным. Не удостоив девушку ответом, он проследил за траекторией движения птицы-Друлавана, и если бы взгляд мог протыкать тела, как стрелы, дриуду бы пришлось несдобровать. «На сей раз не я зарюсь на жизнь эльфа», — вздохнула Эльфрида, вместе с духом несколько секунд полюбовавшись полетом хохлатого орла, а потом вернув все внимание татуировкам и бородке.
Дух явно был не в духе: обозвал Лодьгьена шкурой, обвинил его в предательстве, настроил против магички, вывернув все так, будто бы Эльфрида негодяйка, а гнолл ее беспомощная жертва. Держался надменно и зловеще, с апломбом и претензией, словно раскусил их, подлых. Словно подслушивал их разговоры. Как будто в мире мертвых есть хрустальные магические сферы, в которые гнолльи вожди созерцают мир живых, и эти сферы показывают не только действия, но и намерения и мысли наблюдаемых.
Опешившая девушка не сразу отследила перемены в настроении Лодьгьена. Она почувствовала, как что-то обрывается у нее внутри, как спадает заговор очарования и пополняются ее магические силы, но среагировала позже, чем следовало бы. Лодьгьен прыгнул на Таласа, метя когтями в следопытово лицо, и немедленно пустился наутек, сверкая грязными розовыми пятками.
— Лодьгьен, нет! — только и успела выкрикнуть волшебница, добавив ослабевшим голосом: — Вы все неверно поняли...
— Что ж... — самодовольно усмехнулся Златаньегг. — По правилам я должен ответить на один вопрос. Валяй, колдунья, что ты еще хочешь узнать?
Эльфрида возмущенно запыхтела, только чудом удержавшись от вопросов «вы почему такой злой?» и «как не стыдно обзываться?». С силой сжала ладонь в кулак, прогоняя запоздало окативший ее потусторонний холодок. Раз уж она воззвала к этому татуированному злыдню, надо сосредоточиться на деле и задать вопрос, который хоть что-то прояснит в отношении затмений. Нет, постойте, почему обязательно затмений? Златаньегг обладает знанием, недоступным для живых, читает намерения и мысли. Вот откуда он узнал об их разговоре про обычаи?.. В сторону затмения, вопрос надо сформулировать иначе!
— Вот именно, вы
должны ответить на вопрос, — с нажимом просипела она духу. — Выкладывайте и, будьте так
любезны, во всех подробностях: какие цели преследует Годльгонглер, собираясь двинуться на север с армией бойцов?