Вздрогнув, Виктория нервно оглянулась через плечо. Однако далёкая лавина не спешила хоронить их под собой, по крайней мере немедленно. Хоть одна радостная новость...
Давящая громада особняка пробудила путанные детские воспоминания. Виктория в одной сорочке вновь стояла на остриженной лужайке, глядя на пылающий дом, где вместе с игрушками сгорали papa и его любимый пёс-людоед. Тогда её била дрожь, переполняло возбуждение, мысли превратились в стаю галдящих взбесившихся ворон. Радость, предвкушение, опустошение, восторг, грусть... Наверное, подобное испытывает юный путешественник, впервые покидая родные края ради таинственных земель, где его с равной охотой встретят сокровища и рабство, неземные красавицы и чёрная оспа.
Этот особняк не внушал подобных чувств. Он походил на древнего идола. Грубые черты, сухие трещины, чёрное дерево и слепые глаза, сквозь которые неведомое божество когда-то взирало на паству.
Однако реку времени можно замедлить, но нельзя остановить. И вот уже молодые боги возводят чертоги из костей предтеч. А первые, кто отправляются на костёр новой веры, - юродивые еретики, цепляющиеся за прошлое, и неуклюжие, вытесанные из дерева, образы...
- Не спешите, милая, мне нужно время. После обойдём дом кругом, пока к нам не выслали дворецкого. Как звали того бедного юношу? Мильтон, Мильдорн? Неважно! Вряд ли это имя ему снова понадобится.
Виктория прикрыла глаза и зашептала слова молитвы.