И был день. И пришла ему на смену ночь.
Ночь из числа тех, что затягивали в глубокий омут размытых воспоминаний. Их осколки плавали как песок во взбаламученной воде. Они складывались в мрачные, тревожные видения. Они пугали. Слишком реалистичные, слишком подробные. Иногда слишком страшные. Наполненные чувствами, которые никто никогда не захотел бы испытать. Почему они приходили к ней по ночам? Отчего захватывали весь сон и не давали проснуться?
Где-то в уголке мерцала красная кругляшка. Активная запись.
Эта трансляция уходила куда-то. Но какое до этого дело, когда пред внутренним взором скопились герои пьесы, готовые сыграть отведённые им роли в запутанном спектакле? Мутная вода образов слегка колыхнулась. Всё начиналось, как и всегда. Колодец. Вид со дна на маленькое колечко пасмурного неба с бесконечными свинцовыми тучами. Колодец огромных жилых массивов, что окружали маленький двор с металлобетонными декорациями.
Тоска. Она сидела на углу старой песочницы, пахнувшей зарытым в ней дерьмом и трупами. В руках бутылка. Типичная "пол литра". Довольно увесистая для державших её ладошек. Цветастая этикетка, но на ней не разобрать ни слова. Всё размыто. Она пыталась протереть рукой глаза, смыть наполнившую те влагу. Помогло, но слабо. Пустая бутылка из-под дешёвого пойла. Каждый раз, когда она взглядывала на ту, её пробирали злость и горечь. Этот мусор почему-то причинял ей боль. И в то же время, почему-то она не хотела его отпускать от себя. Мучительная неопределённость пытала душу.
Тишину пронзил громкий детский визг. Затем сменился плачем. Она недовольно поморщилась. Она хотела слушать посвистывание ветра, гонявшего шуршащие пакетики по серому, треснутому асфальту. А сейчас уши разрывались от мерзких звуков. Плач ребёнка. Злобный детский смех. Глаза поднялись, дабы выяснить источник шума. Трое школьных забияк отобрали у мелочи её игрушку. Картина, такая знакомая для неё. Настолько, что оставляла равнодушной.
"Слабак", - презрительно прошелестела мысль.
Её учили всегда стоять за себя. Её учили никогда не лить слёзы.
А живот пронзила молния. Свело судорогами кишки. Язык присох к нёбу.
Голод и жажда напоминали о себе.
"Дрянь", - чертыхнулась она, обняв саму себя с бутылкой и сжавшись в комочек. Холодало. Кровь в венах стыла. Мерзкие, пугающие ощущения. Она никогда не хотела испытать их вновь. Но вот опять. Как долго она уже не ела? Даже в перевёрнутых урнах не нашлось ничего. И взгляд снова поднялся к сцене с задирами. Типичные для этих мест мелкие ублюдки. Жестокие, в своих родителей. Она скользнула по мелкому взглядом. Один из типов держал его. Потом она опустила глаза на бутылку. Живот опять свело от желания есть. А в голове зрел план. Зрачки метались по кругу. Мелкий. Живот. Бутылка. Мелкий.
Кулак сжал горлышко бутылки.
Она встала. Сначала нетвёрдо. Сделала пару шагов. На десятом тело перестала бить дрожь. Ближе к двадцатому она набралась злости. Это было несложно. Раздражающий плач. Мерзкий смех. Кривлянье малолетних уродов. И вся собственная короткая жизнь. И весь железобетонный колодец. Она накопила в себе столько злости, что буквально с ходу плюнула пусть и девичьим, но змеиным ядом в задиру:
- Эй, ты, говнюк, а ну прекратил и свалил отседова!
- Вот сучка, - отозвался тот и недобро усмехнулся, - и что ты мне сделаешь?
Этот увалень оставил компанию товарищей шакалов. Он топал прямо на неё. Он хотел толкнуть её. Она выставила левую руку. Он взялся за неё обеими. Это была ошибка. Накопленная ею злость вылилась на голову задиры одним точно поставленным ударом. Правая рука обнажила спрятанные за спиной "пол литра". "Цвяк!" "Ааай-й-йааааа!" Этого было мало. Но во второй удар она вложила ещё больше злости. И адреналин заиграл в её крови.
Бутылка разбилась на тысячу осколков, рассыпавшихся по серой земле. И взгляд забияки помутнел. Он безвольно осел на землю. Его товарищи что-то кричали. Их голоса перекрыл шум бьющейся в висках крови. Мелкий больше никого не интересовал. Острая, как бритва, кромка разбитого горла. Сначала она вонзилась в мягкий живот. Потом расцарапала руки. Крики. Она наслаждалась воплями детей. В первый раз они увидели собственную кровь. Им было дурно. Они плакали. Звали маму. И убежали от неё прочь.
Потом разум прояснился. Кровь шумела в голове, а ладонь от усталости разжалась. Окровавленное горлышко бутылки упало. Мелкий во все глаза глядел на свою спасительницу, спрятавшись за скамейкой и не решаясь ничего сказать. Испугался.
- Эй, шкет, - обратилась к нему она, - принесёшь мне что-нибудь поесть и выпить, и заберёшь тогда свою игрушку. Только не вздумай жадничать, понял? Я её тут посторожу, типа. Ну, чего стоишь, двигай, - вот и весь нехитрый план.
Напуганный пацан тот час же исчез. Она почесала затылок, поглядев на брошенную задирами вещь. Машинка. Она нахмурилась и наклонилась к ней. Машинка из конструктора. Немного поломалась. Чудная игрушка. Намётанный глаз быстро узнал ей цену. Слишком дорогая для этих мест. Её уколола зависть. О таком она могла только мечтать. Собрав корпус и отломившиеся детали, она села на скамью. Принялась реставрировать машинку. Так увлеклась этим, что пропустила тот момент, когда шкет встал рядом, не в моральных силах помешать маленькой злой даме.
- Кое-что придётся приклеивать, - буркнула она, с вожделением уставившись на протянутые хлеб с водой. Сделка есть сделка, и она положила игрушку на край к шкету, забрав свою награду. Но вздохнула. Да так, что любой бы понял, что и ей хотелось иметь у себя что-то такое. Но желание есть было очень уж сильным. Её оценивающий взгляд прокатился по подношению. Жизнь только что удлинилась ещё на парочку дней.
- Ты с такой штукой тут больше не гуляй, - снова буркнула она, - ну иди давай.
А потом взгляд зацепился за выросшего невдалеке злобного мужчину. Это была проблема.
- А мне пора.
И она побежала прочь. Так быстро, как только могла.
Она бежала.
Она бежала...
Бесконечно. В никуда.
В темноту забвения.