Джон заметил краем глаза, как Рысь с Кэмэлом отошли в сторонку, но не придал этому большого значения. Его куда больше взволновал внезапно посерьезневший Святоша. Ковбой инстинктивно попятился, но Торгаш опередил его в этом, натянув цепь до предела. Беспокойство, не страх, смешивалось с любопытством в мыслях Ривза.
- Споко... - хотел было осадить он напарника, подняв руку в предостерегающем жесте, но до его слуха донеслись слова Рыси. Злые, режущие ножом по живому, обвиняющие слова. Джон застыл, и без того путаные мысли начали слипаться в пульсирующий клубок. Он долго терпел, пытался сделать так, как будет лучше для всех, шел на уступки. А теперь он трус? Теперь он ничтожество? Когда он заряжал шесть патронов в револьвер, он тоже был трусом? Когда он первым входил в заброшенный центр, он тоже был ничтожеством? Когда он уничтожал орду Потерянных, ему тоже было плевать на всех? Это так теперь называется? Что она вообще знает? Что ей дает право разевать свой грязный рот? Джон вспоминал предыдущие дни, воспоминания перемешивались друг с другом причудливыми формами, к ним прибавлялись еще более ранние. О былых авантюрах, о рискованных предприятиях, о диком азарте, который никак не вязался с нынешней осторожностью и рассудительностью. А еще Ковбой вспомнил о том, для чего он вернулся в мир живых.
Зрение застилало белым, а слух наполнялся звенящей тишиной. Ковбой почти перестал отдавать себе отчет. Дрожь отдавала даже в покрытые черной слизью руки, которые рванули к пистолетам. Один из них уставился в лоб Святоше. Другой нацелился прямо на Рысь.
Автомат на плече за это время крутанулся в сторону Торгаша и залил его свинцовым дождём.