Аарон
Все было кончено. Волна смертоносной энергии пронеслась по поляне, оставляя за собой бездыханные тела. За ней вторая, на случай, если кто-то сможет оказать достойное сопротивление заклинанию или обладает какой-нибудь защитой. Затем небольшой участок воздуха начал немного иначе преломлять свет, будто бы превратившись в кусок прозрачного, но изогнутого или угловатого стекла, но более ничего не произошло. Заклинание не нашло цели, и это значило, что находившиеся на поляне были мертвы. В этом мире, во всяком случае. Или, с точки зрения внезапно ударившегося в философию дварфа, мертвы конкретные версии их сознаний.
Только после этого Аарон погасил заклинание невидимости и спустился на землю. Ощутив под ногами твердую поверхность, он тяжело вздохнул и вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Отдышавшись, он подошел к телу Анаронда, снял ножны и осторожно, стараясь не задеть начертанные на земле линии, забрал лежащий в центре магической фигуры меч. Вложив его в ножны, он осмотрелся по сторонам, задержавшись ненадолго взглядом на деревьях, за которыми довольно давно уже скрылся Захария. На лице мага отразилось беспокойство, но потом, пожав плечами, он подошел к Валкасу. Криво улыбнулся, поправил висящий на поясе топор, взял за ногу и потащил в лес…
Захария
Путь до просвета между деревьями занял больше времени, чем можно было представить. Но Захария уже понимал, что границы тюрьмы меняют восприятие времени и пространства. Но он шел вперед, и окружающий мир нехотя, но подстраивался под желание оракула найти выход. Возможно, место заключения не видело в Захарии настоящего узника, или Аарон знал не все, или просто лгал. Чтобы понять это, у оракула не было времени. Ощущение приближения чего-то зародилось на границах сознания, и расширялось, вызывая страх перед неизвестным. Смерть, пусть и печальное, нередко трагичное явление само по себе, в Голарионе была чем-то понятным. Умирая, ты попадал на суд Фаразмы, которая направляла твою душу соответственно заслугам бренного мира. Для людей, обладающих достаточными ресурсами и влиянием, смерть была обратима. Но это место заставляло задуматься о роли сознания и памяти в том, что считается душой.
Из леса перед Захарией открывался вид на равнину, чуть которая закруглялась вверх до линии горизонта. На первый взгляд около двенадцатой или восемнадцатой полного круга. Она была испещрена черными озерцами, и местами можно было разглядеть небольшие группы деревьев, точно таких же, как и те, что были в лесу. Издалека казалось, что стволы деревьев двигались, но это могло быть и оптической иллюзией – Дженнингс читал, что подобное явление нередко встречается в пустыни и причиной является перенапряжение глаз. Еще одним удобным объяснением был ветер, весьма вероятный на открытой местности. Солнца заметно не было, но за скрывавшими небо облаками светилось что-то. Над равниной вдали кружились какие-то темные фигуры, по очертаниям напоминающие морских скатов. Прикинув расстояние, Захария понял, что они размерами не уступали драконам или иным колоссальным змиям, о которых он читал в книгах Лейпштадского университета. К счастью, все они были вдалеке.
Затем оракул сделал шаг, и мир перевернулся вверх-ногами. Его оторвало от земли и понесло вверх, к облакам. Отчаянные попытки уцепиться за ветки ни к чему, кроме нескольких чувствительных ударов, один из которых рассек лоб до крови, не привели. Захария летел прямо в облака, поднимаясь все выше и выше над лесом и равниной. Он успел разглядеть какое-то море или океан вдалеке, а также вздымающиеся с земли столбы тумана в некоторых частях леса, а потом ощутил, как его падение вверх замедляется. Что-то удерживало его, было ощущение, что на него что-то смотрит. Но продлилось оно не долго, и возобновившееся падение с еще большей скоростью кинуло оракула в облака. Хотя он и читал рассказы магов, путешествовавших с помощью различных видов полета, на собственной шкуре ощутить, почему они рекомендовали не залетать в облака, было странно. Промокнув до нитки, он продолжил свой полет, пока не вылетел с другой стороны. И тут же прямо в лоб падающему спиной вперед человеку ударили капли дождя. Струи, скорее.
Сверху были облака, на этот раз уже не светящиеся, а чернильно-черные, явно грозовые. Снизу бушевало море. Сквозь дождь Захария различил сияние огней колоссального города, мраморные здания и колоннады которого возносились на сотни метров, но затем, задолго до того, как тело оракула ударилось о воды Церенерианского моря, погасло его сознание.