Пусть Долгрим никому в этом никогда не признается, но играть роль планирующего путь через опасные земли дварфийского купца ему понравилось до такой степени, что он не только тому имя придумал, почтив погибшего лет двадцать назад товарища, но ещё и любимые фразочки, манеру постоянно барабанить пальцами левой руки по бедру и объяснявшую кашель легочную хворь. Да, иллюзорная маска была ложью, как и вся остальная история Снорри Биттенгурдсуна, но как же приятно было ради разнообразия встречать не смешанное со страхом отвращение и поспешно отводимые взгляды, а заинтересованность и участие, пусть и вызванные, главным образом, толщиной его кошелька. Как же приятно было впервые за много лет побыть не цирковым уродцем, а слетка безрассудным, но все же вполне уважаемым членом общества. Пусть и общества мяткотелых надземников. Один раз Сухарик даже задумался о том, что мог бы, наверное, так и жить дальше, скрывая позор под колдовской личиной, благо шапка могла работать хоть сутки напролет, но мысль та была недостойной, и поэтому с ней самоизгнанный, наследник клана Дарргит поступил так же, как и со всеми ей подобными проявлениями слабости, то есть утопил в низкосортном бренди.
Но всему, у чего есть начало, неизменно приходит конец, и через три дня определенно чего-то недоговаривающий о цели своего пути торговец вновь сменился закованным в сталь и завернутым в вываренную кожу охотником на чудовищ. Несколько, по правде говоря, более тихим и задумчивым нежели тот, которого остальные члены команды видели раньше. Всех мыслей в алкоголе даже дварфу не утопить.
Сам же путь в Хайхельм «удачно» смешал в себе монотонную скуку плавания, напряженное ожидание засады и то ли страх, то ли жучее раздражение в преддверии непредвиденного возвращения домой, да и пытающийся, судя по ощущениям, убить их обоих желудок Долгрима положения не исправил. Отличное, в общем, вышло путешествие. Первоклассное. В итоге он большую часть времени, не посвященного попыткам выблевать внутренности за борт, провел в их закрепленной прямо на палубе карете в компании бочонка эля и, кажется, бесконечной череды имен, кличек и примерных описаний тех, кто когда-то нанес ему оскорбление и еще не получил за это по заслугам. Тренироваться, демонстрируя не столь широко распространенные за пределами гор пяти королей боевые щиты, казалось лишним, бороться или пить было не с кем, а смотреть на медленно плывущий мимо берег ему надоело где-то минуты через полторы. Наружу Сухарик вылез только однажды, почуяв на себе будто бы чуждый взгляд, на поверку оказавшийся лишь слишком зеленым для конца лета лесом. Таким же, кстати, ненужным, как и все остальное, придуманное эльфами.
...
— Да они, сиськи бычачьи, с документами будут разбираться еще пару часов, — недовольно пробурчал Долгрим в ответ как всегда немногословному Анаронду, поглядывая то на комитет по встрече, готовый, похоже, к тому, что команда и пассажиры баржи причал штурмом взять попытаются, то на максимально унылого Турля, которому следовало родиться дварфом, причем сразу старым. — Помнишь, как тогда в Кассомире? Человеки от старости перемрут в ожидании. Пошли сейчас. Болтом и топором в Хайхельме тех, кто без злого умысла пришел, отродясь не встречали. Ну...обычно. Если сука, восвояси и отправят, то пусть уж сразу.
Не говоря больше ни слова. Сухарик ухватил "Толстого дурачка" под уздцы и медленно, но уверенно заковылял вниз по трапу и навстречу жрецу Торага и его свите. С каждьм приближающим его к сородичам шагом выуженный из-за ворота кулон в форме скрещенных кирок — символ Дранггвит чуть слышно стукался о нагрудник, остатки зубов все глубже вонзались в десны, а глаза перебегали с одного обращенного к нему бородатого лица на другое в ожидании то ли оскорбительной ухмылки, то ли непрошеного сочувственного кивка, то ли гримасы узнавания. Дом, мать его, милый дом. Нет, не хотелось ему под сень первой цитадели возвращаться. Ой как не хотелось. Не место ему тут.
— Проверяй, Балин Арчтейн, — хрипло пробасил Сухарик, останавливаясь за несколько шагов до собеседника. — Ни зла, ни болезней у меня с собой нет. Только осел.