Странный это был день… Немногословная и удрученная Эйслинн, убитая горем молчаливая гостья, теряющаяся в догадках и подозрениях Мэг, вдруг почувствовавшая себя лишней — они провели почти целый день вместе, но не обменялись и десятком фраз, и никто не спешил отвечать на ее вопросы. Они просто ели, гуляли, ухаживали за единорогами. И было вкусно, тепло и, в целом, спокойно. Вот только не было той свободы, которой Великанша наслаждалась последние дни, не было ощущения понимания и единения с природой и альтами. Компания тяготила, гармония рушилась, хотя авалонки принадлежали этому миру, а он принадлежал им — по праву. Возможно, именно поэтому. Она ведь всего лишь пришелица, чужестранка, временная работница, посмевшая возомнить, что ей здесь место. Как глупо…
И только единороги были в восторге, крутились вокруг, не отходили далеко, подходили ласкаться к Лиллейн. К Эйслинн и к Мэгги тоже подходили, но она же видела — не могла не видеть — как они смотрят на новенькую… Отсутствие прямого ответа на прямой вопрос лишь укрепило Мэг в ее догадках, и большую часть времени она не знала, куда себя деть, как прятать свою ревность, растерянность и любопытство. Расспросы были некстати — уж это она была способна понять.
Ответы были получены только вечером, и то далеко не сразу, когда они оставили Лиллейн наедине с альтами, а сами пошли обратно к башне, настолько неспешно, что Мэг это даже немного раздражало. Она не понимала, зачем Эйслинн нужна ее компания, не понимала, почему та плетется так медленно, понурившись и выглядя почти старухой — ведь еще несколько дней назад, когда авалонка проводила новоиспеченным пастушкам инструктаж, казалось, будто энергия в ней неиссякаема. Поначалу она то и дело оглядывалась, все ждала, что единороги побегут следом, тянулась к ним истончающимися с расстоянием ниточками, испытывая от этого удаления тоску на грани боли. Потом только догадалась, много позже, что все это нарочно, чтобы она не увидела того, что должно было произойти. И когда поняла, с некоторым облегчением даже бросила попытки ускорять шаг и ловить за спиной любые звуки, ожидая услышать шорох травы или хруст песка под копытами. Попыталась отпустить предрешенное — не слишком-то удачно. Но смирилась. Шла рядом, слушала…
Стыдно было. И горько. И грустно. Мэг слушала рассказ Эйслинн и не находила слов для ответа. Впрочем, вряд ли авалонка его ждала. Что может сказать ей чужестранка, живущая здесь чуть больше недели? Чем может помочь, когда бессильны лучше умы галактики? А помочь хотелось безмерно, и от этого бессилия накатывало отчаяние, сжимая грудь и комом вставая в горле.
Оушенка шмыгнула носом, подняла широко распахнутые глаза к вечернему небу в попытке высушить навернувшиеся слезы. Небо было по-прежнему прекрасно, едва начиная мерцать пока еще робкими огоньками звезд, воздух был так же сладок, Авалон все еще пленил ее своей природной красотой. Кто бы мог подумать, что за этим великолепием скрывается такая трагедия… Что так высока цена жизни в раю…
Значит, все-таки смерть… Пусть не сразу, но непременно. И значит, пошлые легенды не совсем врут… И даже можно поддаться искушению, испытать страсть и не умереть, если не забеременеть или сделать аборт… Бескрайняя Вселенная, ну что за мысли!
— Я… не знаю, что сказать, — призналась она, с трудом выдавливая из себя слова. — Я могу как-то помочь?