— Спасибо за все. Надеюсь, я вас не подведу, — улыбнулась Мэг на прощание. Нельзя сказать, чтобы расставание с наставницей далось ей тяжело: она уже настолько была поглощена мыслями о своих подопечных и радостью от удивительного чувства единения с ними, что присутствие Эйслинн, хоть и не тяготило ее, но уже совершенно не казалось нужным. Она была наивно уверена, что со всем справится сама.
Впрочем, несколько дней прошли вполне спокойно. Она потихоньку осваивала новую для себя науку жизни в дикой природе, по утрам купалась в реке, быстро осознав, что чувство стыда и стеснения альтам неведомо и потому беззастенчиво сбрасывая одежду. Потом ухаживала за единорогами, играла с ними, добывала для себя еду, тренировалась в стрельбе из лука, постепенно проникаясь уважением к этому простому, но красивому и весьма опасному в умелых руках оружию. Вечерами пыталась играть на найденных в мешке музыкальных инструментах. Проще всего оказалось овладеть чем-то наподобие флейты. Получалось поначалу не очень, но альтам, похоже, нравилось, и сама природа подсказывала мелодии, неловкими, но искренними нотами взлетавшие к разгоравшимся над головой звездам. В эти моменты, полулежа в окружении засыпающих солнышек единорогов и провожая уходящий день, она была особенно счастлива.
Как она и предполагала, проще всего оказалось сладить с Леуссом. Он всегда был весел, беспечен и бодр, охотно включался в игры с малышами, с радостью принимал ласку, но никогда ее не требовал. Потихоньку оттаивал Ерин, хотя по-прежнему все больше держался особняком в стороне от остальных, ревниво следя за ней взглядом из-под густой гривы, чтобы она ни в коем случае не уделила кому-то внимания больше, чем ему. Мэг и сама старалась по возможности подойти к нему лишний раз, сказать пару слов, особенно когда ей казалось, что его лучик в ее душе начинает тускнеть. Нисс оказался самым любознательным и вечно норовил забрести куда-нибудь подальше в лес, то и дело беспокоя ее исчезновением из поля зрения, а еще он питал к ней какую-то особую нежность и, как ей хотелось верить, не помнил прошлых обид. Уиснеч обожал косметические процедуры, мог часами плескаться в воде и никогда не уставал от расчесывания, но при этом вполне умел занимать себя сам. А вот близнецы норовили загонять ее до смерти — столько в них было энергии и желания порезвиться, причем непременно с ее участием. Но она вовсе не противилась: ей так нравилось, когда сходящиеся к ней лучики светились ясной радостью, что она скорее забывала поесть, чем упускала возможность поиграться с подопечными.
Конечно, не все было гладко и просто. Земля не везде была покрыта мягкой травой, и босые ноги через пару дней беганья по округе были исцарапаны в кровь и ныли вечерами. Она оборачивала их на ночь целебными листьями, о которых еще буквально пару дней назад (а казалось, что так давно!) рассказывала Эйслинн, и к утру было уже терпимо, но понимала, что пока кожа не загрубеет, ей придется терпеть. По ночам выпадала роса, причем иногда настолько обильная, что просыпались все мокрые насквозь, и днем вещи приходилось раскладывать на солнце или развешивать по деревьям для просушки. Пару раз шел дождь, испортивший спички. Пришлось осваивать кремень и кресало, о назначении которых она бы никогда не догадалась, если бы ей не помог Нисс, неясными образами и гораздо более конкретными копытами показавший ей, что делать с этими странными предметами. Только через пару дней она додумалась соорудить для себя и вещей небольшой шалашик и укрыть его огромными листьями одного из местных растений. Единорогов дожди, похоже, не смущали, да и ее днем, в общем-то, тоже, но вот спать под постоянно падающими на нее каплями она бы не смогла.
Ночью мир полнился звуками, источники которых ей не всегда удавалось угадать, и не раз и не два она просыпалась, настороженная и тревожная, тянулась к луку, который всегда держала рядом, и пристально вглядывалась во тьму, боясь обнаружить там необычное движение. Но замечала обычно лишь пролетавшую над головой ночную птицу. Некоторые из них были весьма крупными и хищными, но, если верить наставнице, совершенно не опасными для такой крупной «добычи», как человек или единорог.
А однажды она испугалась по-настоящему — когда от алой вспышки боли вдруг споткнулась на ровном месте, и застыла, ошеломленная осознанием того, что болит не у нее, а у одного из альтов. Как оказалось, в своих безумных гонках близнецы напоролись на куст с колючками, и возвращались теперь к ней с понурым видом. Граннус прихрамывал, и по его ноге стекала струйка крови. Бросив недочищенную рыбину, которую как раз впервые смогла поймать в тот день, Мэгги бросилась к нему, сама чуть не хромая, хотя прекрасно понимала, что с ее собственными ногами все в порядке. Ранка оказалась пустяковой — всего лишь царапина с застрявшей в ней колючкой, довольно глубокая и неприятная, но не опасная, больше было переполоху. Она быстро промыла ее, смазала пережеванным (горьким!) листом заживляющего цветка, и уже через пару часов малыши резвились, как ни в чем не бывало. Но тогда она впервые не только порадовалось тесноте установившейся с альтами связи, но и испугалась ее. Ведь если она настолько их чувствует, то что будет, когда придет пора расставаться? Сможет ли она справиться с этой тоской? И что будет, если вдруг — пусть этого, конечно, никогда не случится, но вдруг — кто-то из них умрет?
В тот вечер в сбивчивой мелодии авалонской флейты явственно слышалась тревога…