В этот раз вопросов у Омлета не нашлось. Он дожидался, пока обсуждение завершится, и молча разглядывал спутников в той же очерёдности, в которой их называл капитан. Хорошее настроение, игравшее с ним в пятнашки с рассвета, вдруг схлынуло. Филиберт будто бы только сейчас понял, что происходит. Вот зябкое утро, просторная дорога и силуэты мельниц на горизонте — а вот строятся в утоптанной смеси грязи и навоза вооружённые люди. Вот полузнакомая девушка задаёт вопросы об отравлении так, что становится ясно: это не шутка, не чей-то утренний каприз. Это яд, действительный яд, который мог бы взять жизнь человека буквально на их глазах, вчера, без всяких героических песен. И капитан, который в таверне мог улыбаться и даже шутить, вдруг оказался почти незнакомым: холодным, властным, с длинным клинком у пояса. Боруса и недавний знакомец, яблочный рыцарь Ганс с тёплой улыбкой, превращаются в две закованных в сталь фигуры. Стало ли Омлету страшно?
Да, и ещё как.
Будто его глаза обернулись окнами, из которых на мир смотрит другой Омлет, привыкший чужие приключения принимать за побасенки у очага, а теперь оказавшийся там, где они делаются. Изумрудный Могильник и «Чёрная сеть» враз перестали быть просто словами. Да что словами! Достаточно вскинуть взгляд, чтобы увидеть, как небо тонет в грозно-зелёном горизонте. Вспомнился Омлету и тревожный визит лорда в ночи, когда потрескивали факелы и о чём-то совещались за столом лидеры отряда. Колючий весенний ветер добрался до рёбер сквозь плащ и две рубахи, напоминая о том, что эта явь — их работа, что часть отряда уедет, а в городе вот-вот станет пусто и… по-чужому, что ли. Иначе. Злясь, что так расклеился и едва ли не хоронит спутников в мыслях, Омлет поёжился и твёрдо кивнул.
«Печать, отравитель, шпионы. Ничего не понятно, но выполнимо. Хватит ныть».
Выделив среди поломавшей строй шеренги Кеворрина, Горана и Триш, Омлет условился с первыми двумя о том, чтобы держать связь через «Бдительное око». Они решили или собраться после обеда, или хотя бы оставить весточку трактирщицам, если встретиться не удастся. После этого, затянув шарф и нырнув в плащ до самого носа, Филиберт махнул девушке. Они двинулись по тракту прогулочным шагом, позволяя тем, кто спешил в город, обогнать себя, а остающимся — остаться. Теперь, когда решение было мысленно утверждено омлетосоветом, юноша не колебался. И хотя говорить хотелось не шибко, Филиберт завязал разговор. Скорее для себя, чем для Триш.
— Ну... вот мы и команда, — вздохнул он. — Надеюсь, ты любишь работать в команде.
— А то, — скептически отозвалась Триш, — вдвоём в окно-то вдвое веселее...
Работать в команде ей не доводилось — какие напарники у вора? Впрочем, и окна они пока не штурмовали. И, пожалуй, хорошо, что Филиберт был рядом: ходить по чужому городу и расспрашивать местных — этого она совсем не умела. А вот Филиберт подходил сюда как гвоздика к чаю — как говорили на юге.
— Послушаем совета капитана и разыщем капитана? — спросила она.
— Капитана на капитана любишь менять? — Омлет слабо улыбнулся. — Вот так вот, прям сразу?
— Ну если менять, так лучше на лорда. Иначе и возиться не стоит.
Омлет хмыкнул, разглядывая заляпанные глиной носки сапог. Его комментарий вышел слишком печальным для веснушчатого человека, который продолжал улыбаться:
— О-о, в Долинах многие бы хотели капитана на лорда сменять. Погляди, это ль не их портрет в анфас и спронфиль!
Выпростав из тяжёлых складок плаща руку, он указал вперёд. Если вглядеться невзыскательным взглядом, горькая картина открывалась тому, кто привык к камню мостовых и кирпичным стенам особняков. Сбитая в монотонную глиняную полосу дорога ныряла между рощ и заборов как отважная щука в мелкой воде. За тележной мастерской стояли дома с блеклыми огородами, продолжаясь до знакомого тёмного гиганта невдалеке — «Бдительного ока» с каменным первым этажом. Тут и там глаз цеплялся то за крыши, укрытые соломой, дёрном и саможжёной черепицей, то за покосившиеся жерди и красных петухов, выхаживающих среди глинистых луж. Ветер со спины нёс запах стружки со двора Саргута, а порывы в лицо доносили странную смесь. Триш поняла, что на самом деле Эссембра имеет запах. Она пахнет теплом раскалённого металла, канавной вонью и свежестью травы. Но Омлет указывал выше, на восток, где солнце освещало хребет крепости-самостроя на холме. У её подножия теснились подворья и срубы, а сизо-жёлтое солнце всё силилось пробиться сквозь стылую утреннюю дымку. Метафора Филиберта означала бедность Долин, но Триш проследила взглядом за широким жестом Омлета — и ничего не увидела. По её мнению, примерно так выглядел весь север. А его слова она поняла совсем по-своему.
— Ты выросла в Долинах? — Омлет перевёл восклицание в вопрос.
Девушка с удивлением повернулась к спутнику:
— Выросла? — она покачала головой. — В Долинах я едва ли два месяца.
— А до того?
— До того почти не покидала Вестгейт и округу.
Омлет кивнул, принимая к сведению, и следующий вопрос задавала Триш:
— Ты давно ходишь с Виддиком?
— Не-е-е, — спрятав руку, рыжий зашагал дальше.
Он хотел развернуть мысль, однако, лёгок на помине, капитан собственной персоной проскакал мимо быстрым аллюром. Ричард направлялся к аптекарю, но Филиберту подумалось, что если по всей Эссембре будут разъезжать наёмники, жители точно пожалеют, что не отремонтировали полусожжённую сторожевую вышку вверх по тракту. Поэтому Омлет отвечал не абы как, а провожая спину Ричарда драматически-хитрым прищуром:
— Мы с ним в Жабьем Броде спелись. Где и с тобой, — Омлет хихикнул. — Слыхал, у него до того другой отряд был, а этот он при мне сколачивал. На ровном месте. До того дошло, что я ему знакомцев советовал, чтоб веселее ехали. Роба Аркина, скажем, который охотник. А чего?
Триш задумчиво покачала головой.
— К капитану, значит, не идём?
Настал черёд Омлета останавливаться и поворачиваться к Триш с поднятыми в весёлом удивлении бровями:
— С одного только слезли, куда на другого залезать. Есть другая идея. Вернее, две. Поперву надо сыскать стражника, с которым Виддик лаялся. Помнишь, чего сказывал? С «русалкой» они знакомы, а раз этот горе-гвардеец не забоялся насилие чинить, значит, знакомы близко. Тут ведь народ тесно живёт, слух бы пошёл — и любая собака бы знала. А стражник вчера, как мы с ним пили, про жену заливал, про детей. Значит, не боялся. Через него мы бабу Виддикову и сыщем. Можно, конеченно, попросту в бордель заглянуть, так что главный вопрос к тебе: ты по кому больше, по женщинам али мужчинам?
— Отчего же сразу «или»? Начнём с твоего стражника, а повезёт — так не с пустыми головами к русалкам пойдём, — она задумалась ненадолго. — Знать бы, в каком покое капитал развлекался...
— А чего тогда?
— Я б туда наведалась незаметно. Поискала бы следы. Но тогда до вечера надо успеть, пока там новые голубки не заворковали.
Омлет расхохотался, поддев ногой кусок дёрна, вывороченный чьей-то подковой.
— Тогда решено, а с покоями, коли чё, эта... грекометрия нам поможет.
Некоторое время они шли молча, поделив дорогу с бродячим старым псом и огромной гусыней. Та вела к поросшему тиной пруду выводок крохотных на её фоне птенцов, и казалось, что в этот момент во всей Эссембре не существует более целеустремлённого существа. Осталось позади «Око», за недальним забором скрипел колодезный ворот, а впереди открылась площадь: вытоптанный плац, на котором в дни праздников устраивались фестивали и дважды в неделю шумел местный рынок. Сейчас большинство палаток и лотков стояли перевёрнутыми, разве что старики понуро продавали озимый картофель возле немногочисленных телег. Отсюда же к востоку отклонялась дорога, идущая к крепости и городу Эссембре.
— Кого ты ищешь, Триш? — вдруг спросил Омлет, не пытаясь сделать вид, что вопрос случаен.