— Агась, — отозвался сверху Омлет не особенно огорчённым голосом. Намотав вожжи на деревянный штырь, рыжий поднялся, всматриваясь то ли в четвёрку посреди тракта, то ли в вывеску мастерской («А ну как опять троюродный дядя?»). — Вона что значит милость Тиморы: где сломались, там и оказались.
Разведя руки, отчего стал напоминать пугало, Филиберт с нарочитой театральностью воскликнул:
— Лорд Виддик, сэр Боруса и прочие присутствующие... добро пожаловать в Эссембру!
Помолчав секунду, он добавил под нос:
— Чтоб она провалилась со своими дорогами.
Вторым обитателем телеги, как уже ясно, оказался именно он. Всю дорогу Омлет неизменно восседал на узкой доске, набитой на тележный передок, и правил двумя скучными кобылами. В дождь он надвигал кожаный капюшон, в ночь — вешал на штырь масляный фонарь, который скрипел и озарял мрак под копытами злым золотым отсветом. Вот и теперь, когда закат раскрасил небо в пурпурные кляксы, Омлет покачивал на локте сыромятные вожжи и то слушал звон струн, то пытался травить байки, когда рядом оказывался Роберт. Большинство из них поднимало весьма глубокие проблемы государства и общества: воровство кур, дихотомию амурной страсти и свиных амбаров или то, насколько тяжело было жить рыжим, пока в компанию не заявился лесной призрак. Эльф, чтоб подавиться, взаправдашний эльф! Омлет не верил в эльфов, потому что никогда их не видел, а теперь воспылал восторгом. «Ещё б гнома взяли. И кобольда. А что, кобольды — это иде... стой, ты куда?»
Одним словом, в его рассказах очередной троюродный родственник или славный рулет из взбитых сливок спасали ситуацию — но ни рулет, ни дядя не поспешили прыгать под колесо, чтобы спасти телегу. Это, что очевидно, её и погубило, а вовсе не гигантские ямы или то, что на единственном большаке Филиберт давно забыл глядеть, куда едет.