Деревни в Усталаве делились на два основных типа.
Одни основывались по воле аристократии, чаще всего в рамках восстановления страны после очередного вторжения, междоусобицы или просто из желания расширить свои владения, отвоевав у дикой природы еще кусок земли. В классификации писарей Усталава подобные поселения назывались приказными, но в народе куда более обиходным стало понятие "накостные" – потому что упомянутая выше дикая природа была жестокой, и совершенно не желала отдавать свое, а места, где прошлись завоеватели или брат лил кровь брата, оказывались прокляты. Не последнюю роль играло и то, что часто строили и впоследствии населяли подобные деревни крепостные или кабальные крестьяне. Характерной чертой любой приказной деревни было строгое, математически выверенное расположение домов, возводившихся всегда практически всегда по одной и той же схеме, хотя автора этих планов давно уже никто не помнил. Две центральных улицы, образовывавшие крест, в пересечении линий которого находилась площадь. Эти улицы по мере роста деревни удлинялись, и от них отходили небольшие улочки, всегда под тем же прямым углом. До появления Палатинатов существовала даже специальная должность странствующего угломера.
Другие возникали стихийно, и нередко имели почти тысячелетнюю историю (и, хотя горожане любят шутить на тему кровных смесей деревенщин, куда меньшую долю детей от родственных браков, чем можно было ожидать). Они зарождались, когда несколько семей покидали город или крупную деревню, чтобы попытать счастья в другом месте, когда болезнь или перенаселение заставляли людей бежать в глушь, или когда древние властители желали освоить плодородные земли или установить форпост в стратегически важном месте. Если кому-то, вопреки голосу рассудка, вздумается углубиться в леса Усталава, то достаточно велик шанс на то, что спустя некоторое время он наткнется на развалины, оставшиеся после одной из неудачных попыток основать деревню. И вряд ли эти развалины будут пустовать.
Но, разумеется, не все деревни постигала подобная участь. Те, что выживали, часто следовали менее строгим, но достаточно схожим правилам. Во-первых, люди селились группами по несколько семей. Сперва в одном большом доме, но потом, со временем, рядом с этим домом, подобно грибам, вырастали новые. Сперва для отселения имеющихся семей, затем для детей и их семей… фактически, в каждой группе домов, мимо которых проезжал сейчас отряд, жил целый род, возрастом способный поспорить с самыми родовитыми аристократическими семьями. Во-вторых, родовые группы домов находились на приличном отдалении друг от друга, и несчастье, будь то какое-нибудь проклятие или просто нападение бандитов, нежити или орков, не затрагивало всех, и давало время им подготовиться после сигнала тревоги. Толстые бревна изб могли какое-то время выдержать почти любое нападение, и даже огонь не сразу бы воспламенил покрытую слоем земли крышу. Все это давало возможность людям скрыться… куда? В-третьих, один из родов жил в самом укрепленном доме, напоминавшем больше миниатюрную крепость. Туда вели секретные ходы, и там деревня бы собралась, чтобы обороняться от нападения. И, что было немаловажно для нанятых Декомбсом, именно к роду, жившему в подобных "крепостях", обычно принадлежал староста.
А еще на возвышавшуюся на холме группе высоких зданий указал встреченный ими крестьянин, спешивший по дороге к рядам длинных низких сооружений, при ближайшем рассмотрении оказавшихся курятниками.
Вблизи дом старосты впечатлял, особенно для образчика избовой архитектуры. Бревна, из которых были сделаны стены, куда выше двух и даже трех человеческих ростов, могли принадлежать только столетним и более деревьям. Покрытие крыши было, насколько получалось разглядеть, из камня или подобного материала. А еще вдоль крыши шел настоящий ливневой желоб и имелось несколько водосточных труб, говоривших о том, что обитатели не чураются прогресса. Дверь была обита каким-то необычным железом, из которого были сделаны и большой диск, возле которого висел молоток, и козырек над проходом.
Звук от ударов оказался на удивление глубоким и не слишком резким, и через минуту дверь, после звука снимаемых засовов, отворилась. Из нее выглянул почти двухметровый бугай в кожаном доспехе, полосатых штанах, шлеме остроконечном и с конопатым носом картошкой, окинувший компанию взглядом, задержавшимся более всего на следопыте-полурослике, и буркнул:
- Чего надыть?
Получив письмо (недоверчиво осмотрев при этом печать на конверте), он не слишком вежливо захлопнул дверь перед носом гостей. Правда, буквально через еще одну минуту она распахнулась, и на пороге появился старичок, седой как лунь, чуть сутулый, в полосатых же штанах и рубахе, и с, судя по всему семейным, носом картошкой.
- Ой, добро пожаловать, добро пожаловать. Вы Хойта простите, все у него в силу ушло. Проходите, давайте, я сейчас, за лошадками Ванс присмотрит…
И он буквально испарился, скрывшись где-то внутри здания. Ванс, оказавшийся братом-близнецом Хойта, вышел и приготовился куда-то вести лошадей, а Хойт отошел в сторону от двери и сделал неуклюжий приглашающий жест. Помещение при входе было просторным, но достаточно низким (возможно, у избы было больше одного этажа), и из него был только один выход. И несколько внутренних окошек, подозрительно напоминавших бойницы. Откуда-то донесся резкий женский старческий голос:
- Какие гости в девять утра? Собутыльники твои? …Сколько? Чем я их кормить буду? …Вина на стол? Не стыдно перед городскими? Ах ты, старый пьяница…
Через примерно минуту староста вернулся, морщась и потирая затылок.
- Проходите в столовую, раздевайтесь. Спокойны будьте, тут никто не болен. Лапти вон…
И староста указал на скамейку, на которой, действительно, выстроились в рядок лапти самых разных размеров.