Движения становятся пронзительнее, горячей, немец уверенно ведет, защищая Cофи этой уверенностью от всего, что вне. Внутри же, в их паре, он — нападает, забирает, пьет, заставляет Софи дрожать — это широкая дрожь всего тела, пульсация первородной энергии, выпущенной на волю, это истинное волшебство.
И когда в финальном высоком ганчо мужчина заявляет свои права на женщину, заставляя широко раскрыться, Софи уступает эти права с тем, чтобы забрать их после, сразу же вместе с завершением музыки.
Шумно и с силой выдыхает, неспешно освобождается из объятий, кажущихся чуть неуместными в тишине, в отсутствии музыки, встает лицом к лицу и прижимается так, как прижимаются женщины, провожая своих мужчин на войну — словно в последний раз, еще горячим телом. Если завтра его убьют, сегодня он испытал и запомнил танец с ней.
Ведомая чувством, София обхватывает немца руками, за шею, держится крепко, как держатся дети, и целует в щеку, выражая поцелуем пропасть своей благодарности.
За то, что таким сладким оказался этот ее первый танец сегодня, за то, что ей не в чем упрекнуть мужчину, за то, что так легко отдалась и уступила, за полет, который смогла испытать.
За то, что сейчас она очарована им.
За то, как хочется ей в это мгновение сплести для него самые тугие силки обольщения, и за то, что она сдерживается, не желая разрушать ложью то настоящее, что случилось.
За то, что он ничего не забрал у нее, а только одарил.
За то, как цветет она сейчас.
За то, что теперь они легко расстанутся, и ей не придется невыносимо болеть и страдать, за то что именно эта сказка не закончится никогда.
За то, что перчатки все еще на нем.
Благодарит поцелуем и вдруг смеется, ярко и заразительно — в этом зале море цветов! Софи искренне желает Михаэлю насладиться каждым — это напутствие в смехе. И в этом же смехе их счастье, счастье двоих, разделивших одно чувство, один момент, одну маленькую жизнь и смерть.
Софи пьяна без вина. Она еще долго будет ощущать на языке сладкий вкус.